|
- История создается страстями, страданиями... Лакей вдвинул в толпу стол, к нему - другой и, с ловкостью акробата подбросив к ним стулья, начал ставить на стол бутылки, стаканы; кто-то подбил ему руку, и одна бутылка, упав на стаканы, побила их. - Чорт! - закричал Лютов. - Если не умеешь... Но сейчас же опомнился, забормотал: - Ну, скорее, брат, скорее! Садитесь, господа, поговорим... Было жарко, душно. В зале гремел смех, там кто-то рассказывал армянские анекдоты, а рядом с Климом белокурый, кудрявый паж, размахивая беретом, говорил украинке: - Никто не может доказать мне, что борьба между людями - навсегда обязательна... Человек, одетый крестьянином, ведя под руку монахиню, проверявшую билеты, говорил в ухо ей: - Нет, материализмом наш народ не заразится... Самгин стоял в двери, глядя, как суетливо разливает Лютов вино по стаканам, сует стаканы в руки людей, расплескивая вино, и говорит Кутузову: - Вот - человек оделся рыцарем, - почему? Почему - именно рыцарем? Кутузов, со стаканом вина в руке, смеялся, закинув голову, выгнув кадык, и под его фальшивой бородой Клим видел настоящую. Кутузов сказал, должно быть, что-то очень раздражившее людей, на него кричали несколько человек сразу и громче всех - человек, одетый крестьянином. - Не новость! Нам еще пророки обещали: "И будет, яко персть от колесе, богатство нечестивых и яко прах летяй" - да-с! В зале снова гремел рояль, топали танцоры, дразнила зеленая русалка, мелькая в объятиях китайца. Рядом с Климом встала монахиня, прислонясь плечом к раме двери, сложив благочестиво руки на животе. Он заглянул в жуткие щелочки ее полумаски и сказал очень мрачно: - Я вас знаю. - Разве? - тихо и равнодушно спросила она. - Вас зовут Марья Ивановна, вы живете... Самгин назвал переулок, в котором эта женщина встретила его, когда он шел под конвоем сыщика и жандарма. Женщина выпустила из рукава кипарисовые четки н, быстро перебирая их тонкими пальцами красивой руки, спросила, улыбаясь насильственной улыбкой: - А еще что? - Я знаю о вас все. - Вот как? Тогда вы знаете обо мне больше, чем я, - ответила монахиня фразой, которую Самгин где-то читал. "Книжники", - подумал он, глядя, как монахиня пробирается к столам, где люди уже не кричали и раздавался голос Кутузова: - Восьмидесятые годы хорошо обнаружили, что интеллигенция, в массе своей, вовсе не революционна... - Неправда! - Верно! - сказал Тагильский, держа шлем в руке, точно слепой нищий чашку. Поправив на голове остроконечный колпак, пощупав маску, Самгин подвинулся ко столу. Кружево маски, смоченное вином и потом, прилипало к подбородку, мантия путалась в ногах. Раздраженный этим, он взял бутылку очень холодного пива и жадно выпил ее, стакан за стаканом, слушая, как спокойно и неохотно Кутузов говорит: - Теперь, когда марксизм лишил интеллигенцию чинов и званий, незаконно присвоенных ею... - Позвольте! - гневно крикнул кто-то. - Не мешайте! - Нет, позвольте! Я - по вопросу о законности... - Долой нигилистов! - рявкнул нетрезвый человек в голубом кафтане, белом парике и в охотничьих сапогах по колено. Сердитым ручейком и неуместно пробивался сквозь голоса негодующих звонкий голосок Любаши: - Думаете, что если вы дали пять рублей в пользу политических, так этим уже куплено вами место в истории... Из угла, из-за шкафа, вместе со скрежетом рыцарских доспехов, плыла басовитая речь Стратонова: - Р-реакции - законны; реакция - эпоха, когда укрепляются завоевания культуры... - Толстыми и Победоносцевыми, - крикнул кто-то. |
