|
- Смотри, - сказала Варвара. - Он сидит, как за столом. Да, человек действительно сидел, как у стола, у моря, размахнувшегося до горизонта, где оно утыкано было палочками множества мачт; Трифонов сказал о них: - Это и есть "Девять фут". Взяв рупор, он закричал на берег: - Эй, казак! Беги скоро на кордон, скажи, "Ловца" гнали бы, Трифонов просит. - И без рупора слышно, - ответил человек, держа в руке ломоть хлеба и наблюдая, как течение подбивает баркас ближе к нему. Трифонов грозно взмахнул рупором: - А ты беги, знай! - Сколько дашь? - спросил казак, откусив хлеба. - Целковый. - Четвертную, - сказал человек, не повышая голоса, и начал жевать, держа в одной руке нож, другой подкатывая к себе арбуз. - Слышали? - спросил Трифонов, подмигивая Варваре и усмехаясь. - Это он двадцать пять рублей желает, а кордон тут, за холмами, версты полторы ходу! Вот как! И, снова приставив рупор ко рту, он точно выстрелил: - Три! - Не пойду, - сказал человек, воткнув нож в арбуз. - И - не пойдет! - подтвердил Трифонов вполголоса. - Казак, они тут все воры, дешево живут, рыбу воруют из чужих сетей. Пять! - крикнул он. - Не пойду, - повторил казак и, раскромсав арбуз на две половины, сунул голые ноги в море, как под стол. - Народ здесь, я вам скажу, чорт его знает какой, - объяснял Трифонов, счастливо улыбаясь, крутя в руке рупор. - Бритолобые азиаты работать не умеют, наши - не хотят. Эй, казак! Трифонов я, - не узнал? - Ну, кто тебя не знает, Василь Васильич, - ответил казак, выковыривая ножом куски арбуза и вкладывая их в свой волосатый рот. Варвара сидела на борту, заинтересованно разглядывая казака, рулевой добродушно улыбался, вертя колесом; он уже поставил баркас носом на мель и заботился, чтоб течение не сорвало его; в машине ругались два голоса, стучали молотки, шипел и фыркал пар. На взморье, гладко отшлифованном солнцем и тишиною, точно нарисованные, стояли баржи, сновали, как жуки, мелкие суда, мухами по стеклу ползали лодки. Клим Самгин, разморенный жарою и чувствуя, как эта ослепительно блестящая пустота, в которой все казалось маленьким, ничтожным, наполняет его безволием, лениво думал, что в кругленьком, неунывающем Трифонове есть что-то общее с изломанным Лютовым, хотя внешне они совершенно не схожи. Но казалось, что астраханец любуется упрямым казаком так же, как москвич восхищался жуликоватым ловцом несуществующего сома. - Что ж ты, зверячья морда, не идешь? - уже почти дружелюбно спрашивал он. - Неохота угодить тебе, Василь Васильич, - равнодушно ответил казак, швырнул опустошенную половину арбуза в море, сполз к воде, наклонился, зачерпнул горстями и вытер бородатое лицо свое водою, точно скатертью. "Варвара хорошо заметила, он над морем, как за столом, - соображал Самгин. - И, конечно, вот на таких, как этот, как мужик, который необыкновенно грыз орехи, и грузчик Сибирской пристани, - именно на таких рассчитывают революционеры. И вообще - на людей, которые стали петь печальную "Дубинушку" в новом, задорном темпе". Трифонов, поставив клетчатую ножку на борт, все еще препирался с казаком. - Я тебя, мужчина, узнаю, кто ты есть! Доедая вторую половину арбуза, казак равнодушно ответил: - Ивана Калмыкова ищи, это я и буду. - Не боится; - объяснил Трифонов Варваре. - Они тут никого ив боятся. Из-за пологого мыса, красиво обегая его, вывернулась яркозеленая паровая лодка. - Вот она, "Казачка", - радостно закричал Трифонов и объявил: - А уж на промысел ко мне - опоздали! В ночь, когда паровая шкуна вышла в Каспий и пологие берега калмыцкой степи растаяли в лунной мгле, - Самгин почувствовал себя необыкновенно взволнованным. |
