|
Глубоко внизу зловеще бормотал Терек, это был звук странный, как будто мощные камни, сжимая ущелье, терлись друг о друга и скрипели. Величественно безобразные нагромождения камня раздражали Самгина своей ненужностью, бесстыдным хвастовством, бесплодной силою своей. - Встряхнуть бы все это, чтоб рассыпалось в пыль, - бормотал он, глядя в ощеренные пасти камней, в трещины отвесной горы. Варвара подавленно замолчала тотчас же, как только отъехали от станции Коби. Она сидела, спрятав голову в плечи, лицо ее, вытянувшись, стало более острым. Она как будто постарела, думает о страшном, и с таким напряжением, с каким вспоминают давно забытое, но такое, что необходимо сейчас же вспомнить. Клим ловил ее взгляд и видел, в потемневших глазах сосредоточенный, сердитый блеск, а было бы естественней видеть испуг или изумление. - Помнишь Гончарова? - спросил он. - "Фрегат Палладу"? - Да. - Там есть место: Гончаров вышел на падубу, посмотрел на взволнованное море и нашел его бессмысленным, безобразным.Помнишь? - Да, - сказала Варвара. - Впрочем - нет. Я не читала эту квиту. Как ты можешь вспоминать здесь Гончарова? - Хорошей писатель. - Я его не люблю, - резко сказала Варвара. - И страшное никогда не безобразно, это неверна! Клим обрадовался, что она говорит, но был удивлен ее тоном. Помолчав, он продолжал уже с намерением раздражить ее, оторвать от непонятных ему дум. - Какая-то дорога в ад. Это должен был видеть Данте. Ты замечаешь, что мы, поднимаясь, как будто опускаемся? - Да, да, - откликнулась она с непонятной торопливостью. - Но - хочется молчать. Что тут скажешь? - спросила она, оглядываясь и вздрогнув. - Поэты говорили... но и они тоже ведь ничего не могли сказать. - Именно, - согласился Клим. - У Лермонтова даже смешно: Как-то раз перед толпою Соплеменных гор... - как Тарас, а? Варвара, опустив голову, отодвинулась от него, а он продолжал, усмехаясь: - Странно действует природа на тебя. Вероятно, вот так подчинялся ей первобытный человек. Что ты думаешь? - Право - не знаю, - тихо и виновато ответила она. - Я - без слав. - Без слов, без форм - нельзя думать. - Я просто - дышу, - сказала Варвара. - Дышу. Кажется, что я никогда еще не дышала так глубоко. Ты очень... странно сказал: поднимаясь - мы опускаемся. Так... зло! Темнота, уже черная, дышала неживым холодком, лишенным запахов. Самгин сердито заметил: - У нас, в России, даже снег пахнет. - Солененьким, - прибавила Варвара, точно сквозь сон. Поднялись на Гудаур, молча ели шашлык, пили густое лиловое вино. Потом в комнате, отведенной им, Варвара, полураздевшись, устало села на постель и сказала, глядя в черное окно: - Я видела все это. Не помню когда, наверное - маленькой и во сне. Я шла вверх, и все поднималось вверх, но - быстрее меня, и я чувствовала, что опускаюсь, падаю. Это был такой горький ужас, Клим, право же, милый... так ужасно. И вот сегодня... Она неожиданно и громко всхлипнула. - А ты - сердишься! Когда Самгин начал утешать ее, она шептала, стирая слезы с лица быстрыми жестами кошки. - Я понимаю: ты - умный, тебя раздражает, что я не умею рассказывать. Но - не могу я! Нет же таких слов! Мне теперь кажется, что я видела этот сон не один раз, а - часто. Еще до рождения видела, - сказала она, уже улыбаясь. - Даже - до потопа! И, обняв его, спросила: - Ты никогда не чувствовал себя допотопным? - Нет еще, - сказал Самгин, великодушно лаская ее. - А вот устала ты. И - начиталась декадентских стишков. Помирились, и Самгину показалось, что эта сцена плотнее приблизила Варвару к нему, а на другой день, рано утром, спускаясь в долину Арагвы, пышно одетую зеленью, Клим даже нашел нужным сказать Варваре: - Вчера я вел себя несколько капризно. |
