Самгин пытался вспомнить слова своей речи, но память не подсказывала
их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои слова.
"Припадок истерии, - упрекнул он себя. - Как все это случилось?" - думал
он, закрыв глаза, и невольно вспомнил странное поведение свое в момент,
когда разрушалась стена казармы.
- Точно мальчишка, первокурсник.
Трудно было разобраться в беспорядочном течении вялых мыслей, а они
слагались в обиднее сознание какой-то измены самому себе.
"Стадное чувство. Магнетизм толпы", - оправдывался он, но это не
утешало. И все более тревожил вопрос: что он говорил?
Но, когда пришла Варвара и, взглянув на него, обеспокоенно спросила:
что с ним? - он, взяв ее за руку, усадил на диван и стал рассказывать в
тоне шутливом, как бы не о себе. Он даже привел несколько фраз своей
речи, обычных фраз, какие говорятся на студенческих митингах, но тотчас
же смутился, замолчал.
- Тебя сильно ударили? - спросила Варвара ласково и с удивлением.
- Нет.
Он стал осторожно рассказывать дальше, желая сказать только то, что
помнил; он не хотел сочинять, но как-то само собою выходило, что им
была сказана резкая речь.
- Меня - как говорится - взорвало, и я накричал, равномерно и на
полицию и на студентов, - объяснял он.
Рассказ его очень взволновал и удивил Варвару, прижимаясь к нему, она
восклицала:
- И это - ты? Такой сдержанный? Он встал, прошелся по комнате,
остановись у зеркала, пригладил волосы и, вздохнув, сказал:
- В конце концов - все-таки плохо знаешь себя. Тут Варвара спросила
каким-то странным тоном:
- Но - почему же тебя не арестовали?
- Меня и хотели арестовать, но началась драка, студенты затолкали меня в
публику...
Только в эту минуту он вспомнил о Митрофанове и рассказал о нем.
Обмахивая лицо платком. Варвара быстро вышла из комнаты, а он снова
задумался:
"Как это случилось, что я потерял власть над собою?"
Тревожила мысль о возможном разноречии между тем, что рассказал
Варваре он и что скажет постоялец. И, конечно, сыщики заметили его, так
что эта история, наверное, будет иметь продолжение.
Вошла Варвара, говоря:
- Пальто выпачкано известкой, карман оторван, ох, Клим, родной мой...
Она прижала голову к его груди, вздрагивая, а Самгин подумал:
"Что же это она пальто осматривала, - не верит мне?"
Но это не обидело его, он сам себе не верил и не узнавал себя. Нежность и
тревожное удивление Варвары несколько успокоили его, а затем явился,
как раз к обеду,
Митрофанов. Вошел он робко, с неопределенной, во как будто виноватой
улыбочкой, спрятав руки за спиною.
"Что он расскажет?" - беспокойно подумал Самгин, видя его смущение.
Варвара, встретив Митрофанова словами благодарности, усадила его к
столу, налила водки и, выпив за его здоровье, стала расспрашивать; Иван
Петрович покашливал, крякал, усердно пил, жевал, а Самгин, видя, что он
смущается все больше, нетерпеливо спросил:
- Как это вам удалось меня вытащить из рук полиции?
Мигая, постоялец взглянул на него и не торопясь, как бы опасаясь
выговорить какое-то лишнее слово, рассказал:
- А... видите ли, они - раненых не любят, то есть - боятся, это - не
выгодно им. Вот я и сказал: стой, это - раненый. Околоточный -
знакомый, частенько на биллиарде играем...
- Он спросил - кто я?
- Нет. Да и спросил бы, так не узнал, - ответил Митрофанов, усмехаясь.
- Да вы ешьте, Иван Петрович, - уговаривала Варвара. - Ах, какой вы
милый человек!
Митрофанов взглянул на нее, на Самгина и, как бы догадавшись о чем-то
приятном ему, вдруг оживился, стал сам собою и продолжал уже веселым
тоном:
- Я стоял у книжной лавки Карцева, вдруг - вижу:
Клима Иваныча толкают. |