— А почему бы и нет? — воодушевился Энди. — Например, у вас будет шоу в Англии, которое будет называться, ну не знаю, например, «Лучше бы тебе поверить» и…

— Думаю, могло бы сработать, — сказал Дуг.

— Ну вот. Энди поднял свою банку с готовностью сказать тост. — Мы будем работать на тех людей. А вам не придется говорить американцам о нас.

— Это будет не так-то просто, — сказал Бэйб.

— Но возможно, — подметил Джон.

Бэйб покачал головой. — Не уверен. — Хоть у кого-то из вас есть паспорт?

— Я в любой момент могу достать паспорт, — сказал Энди. — Но на самолет лучше с ним не соваться. Можно в лучшем случае на машине съездить с ним в Канаду и обратно.

— Что уже было, — сказал Джон.

Дуг вдруг придумал другой план, который был бы лучше и проще, но менее законный, он посмотрел своими широко раскрытыми глазами на Бэйба и понял, что тому пришла в голову та же идя.

Комбайнд тул.

Годы работы на иностранную корреспонденцию научили Бэйба сдерживать себя. — Я попробую, — сказал он. — Не знаю, получится или нет, но пока у нас все получалось, поэтому еще пару дней мы будем работать. Таким образом, если все получится, мы не потеряем время.

— Мы думали запускаться в сентябре, — напомнил Дуг.

— Если еще будет этот запуск, — сказал Бэйб. Он допил свое пиво и встал. — Вы продолжайте. Дуг, когда вернешься на периферию, зайди ко мне.

— Обязательно, — сказал Дуг и еле сдержался, чтобы не подмигнуть.

29

Когда впервые началась съемка, Дортмундер, к своему удивлению, обнаружил, что у него все зудит. Очень неожиданно, ему прям-таки хотелось чесаться по всему телу. Точнее, не то, чтобы хотелось, он был просто вынужден чесаться, но ему пришлось побороть это желание, потому что ему вовсе не хотелось стоять там и выглядеть идиотом, пока он чесался бы, как собака с блохами прямо перед камерами.

И камеры оказались настолько назойливы, что он просто не ожидал такого. Они походили на этих монстров из фильмов ужасов, которые исчезали из проходов и появлялись где-то наверху лестницы. Вот разве что эти камеры никуда не исчезали. Они все время были тут, постоянно, на краю периферийного зрения, с большими головами, вежливыми, тихими и очень любопытными, которые тихонько поворачивались. С очень большими головами.

Перед назойливыми камерами и с бесконечным желанием чесаться Дортмундер чувствовал себя Железным Человеком, который давно не заливал себе масла. «Мне нужно вести себя естественно», — говорил он сам себе, — «а это совсем не естественно. Я ковыляю, как монстр Франкенштейна. Чувствую себя, будто меня до самых ушей залили чесоточным цементом.»

Рой Омбелен велел им пройтись по сцене, и Дортмундеру казалось, что он справился вполне неплохо, за исключением одеревенелости и чесотки, но Рой в какой-то момент сказал «Снято», а потом добавил:

— Ребята, позвольте кое-что прояснить. Мы знаем, вы не хотите, чтобы ваше лицо светилось в камере, но, в свою очередь, вы тоже не смотрите в камеры. Вы должны беседовать, так беседуйте. Смотрите на тех, с кем разговариваете. Представьте, что здесь нет камер, хорошо?

— Хорошо, — сказали все хором, и Рой начал снимать заново, и все быстро поняли, что им нужно делать, все. Дортмундер даже заметил, что как только он перестает думать о камерах, зуд исчезает. Еще один плюс.

Но Рой снова сказал «Снято» и обратился к Дугу:

— Дуг, мне кажется в кадре нужна девушка.