|
– Ваше имя? – спросил Мегрэ у первого, высокого, худого, очень породистого, который по внешнему виду походил на офицера. – Томас Хауке, из Гамбурга… О нем сведения из Берлина оказались более подробными: «…В 1924 г. приговорен к двум годам тюрьмы за торговлю крадеными драгоценностями… после освобождения находился под надзором… Посещал увеселительные заведения многих европейских столиц. Подозревается в подпольной торговле кокаином и морфином…» Наконец, последний: мужчина лет тридцати пяти, в очках, с бритым черепом и суровым лицом. – Доктор Гельхорн, из Кельна… – представился он. Тут случилось забавное недоразумение. Мегрэ спросил, почему, когда обнаружили, что его попутчик не шевелится, он не оказал первую помощь. – Потому что я – доктор археологии, а не медицины… Теперь все расселись в купе точно так, как предыдущей ночью: Отто Браун – Адольф Бонвуазен – мадам Ирвич Томас Хауке – доктор Гельхорн – Лена Лейнбах И разумеется, все, кроме Отто Брауна, который, к сожалению, свидетельствовать уже не мог, отрицали, что имеют какое либо касательство к убийству. И каждый утверждал, что ему ничего не известно. Мегрэ провел четверть часа с Джефом Бебельмансом, акробатом из Антверпена, который вылез из под вагона в Олнуа, имея при себе акции на предъявителя общей стоимостью три миллиона. Когда Бебельманса подвели к телу, он не изменился в лице и лишь осведомился: – Кто это? При обыске у него нашли билет третьего класса от Берлина до Парижа, что не помешало ему часть пути проделать под вагоном, с тем чтобы на границе не обнаружили акций. Но Бебельманс оказался не из говорливых. Ничуть не унывая, он твердил: – Ваше дело задавать вопросы. Мне же совершенно нечего вам сказать… Сведения о нем оказались не слишком впечатляющими: раньше он был акробатом, потом работал официантом в ночных заведениях в Брюсселе, затем в Берлине… – Итак, – начал Мегрэ, беспрерывно делая короткие затяжки, несмотря на присутствие двух дам, – вы, Бонвуазен, и мадам Ирвич сели в поезд в Варшаве. А кто сел в Берлине? – Сначала эта госпожа… – заявил Бонвуазен, указывая на Лену Лейнбах. – Где ваша кладь, мадам? Она указала на полку, расположенную над мертвецом, где лежали три роскошных чемодана крокодиловой кожи в бежевых чехлах. – Значит, вы положили ваш багаж сюда, а сами уселись в противоположном углу. По диагонали… – Покойный… то есть, я хочу сказать, этот господин… вошел следом… – продолжал Бонвуазен, которому безумно хотелось поговорить. – Без багажа? – Он нес с собою только плед… Мегрэ вышел посовещаться с племянником. Они вновь просмотрели содержимое бумажника убитого, где нашли багажную квитанцию. Вещи уже прибыли в Париж, и Мегрэ позвонил, чтобы чемоданы срочно открыли. – Хорошо! Теперь… – он указал на Хауке, – этот господин? – Он сел в Кельне… – Это верно, господин Хауке? – Точнее, в Кельне я перешел в другое купе… Раньше я ехал в купе для некурящих… Доктор Гельхорн тоже сел в Кельне, где он жил. Пока Мегрэ, сунув руки в карманы, задавал вопросы, что то бормотал себе под нос, внимательно всматривался в каждого, Поль Виншон, как хороший секретарь, на ходу делал записи. Вот что можно было в этих заметках прочесть: «Бонвуазен: До немецкой границы казалось, что только мы с мадам Ирвич знакомы между собой… после таможни мы все кое как устроились, чтобы вздремнуть, и притушили лампу… В Льеже я увидел, что дама, сидящая напротив меня (Лена Лейнбах), хочет выйти в коридор. |
