– Заходи! – махнул он ей рукой.

И Саше отчего-то показалось, что такие визиты молодых служанок в кабинет хозяина для охраны отнюдь не редкость.

Бородинский был в кабинете один, но на Сашу взглянул безо всякого интереса. В его потухших глазах плескался настоящий ужас.

– Я погиб, – прошептал он, не сводя глаз с девушки. – Меня убьют!

– Расправятся с вами так же, как вы убили Рыжикова и Спицына?

Бородинский не ответил. Рядом с ним стояла пузатая бутылка коньяка, явно только что вскрытая, потому что обертка и пробка валялись тут же. И Саша с удивлением сообразила, что за те несколько минут, которые Бородинский провел в одиночестве, он успел почти полностью уничтожить ее содержимое.

Вот это жажда! Или страх? Так или иначе, а в бутылке сейчас плескались жалкие остатки благородного напитка. Да и их Бородинский на глазах у Саши опрокинул себе в пасть.

– Это конец! – сообщил он, и Саша интуитивно догадалась, что он имеет в виду отнюдь не коньяк. – Ты видишь перед собой живой труп.

– Трупы не шевелятся и не болтают.

– Да, я еще жив, но я уже труп!

– Не понимаю.

– А чего тут не понимать! – обозлился на нее Бородинский. – Ты дуру мне не включай. Кто тебя подослал? Фомин?

– Нет, я с ним даже не знакома. Меня просил об услуге следователь Милорадов.

– Милорадов… Ко мне он тоже приходил. Хитрый дьявол. Ну, что же, теперь все более или менее понятно.

Бородинский слегка расслабился.

– Кортик – это тоже ваша работа? – спросил он.

Саша интуитивно почувствовала, что этот последний вопрос решит все. Станет Бородинский откровенничать с ней или пошлет лесом.

И все же она сказала правду:

– Кортик подбросил вам Милорадов.

– Очень хорошо. А где же он его взял?

– На трупе убитого вами Рыжикова.

Бородинский тут же протестующее вскинул обе руки:

– Э, нет! Лишнего на меня вешать тоже не надо!

– И смерть Спицына – тоже не ваших рук дело?

– Конечно, я не ангел, но ни того ни другого я не убивал.

– И не поручали кому-нибудь другому?

– И не поручал никому.

– Но обокрасть вашу коллекцию вы Рыжикову со Спицыным поручили?

Какое-то время Бородинский молчал, словно колеблясь и не зная, что ему сказать.

А потом вдруг воскликнул:

– Эх, была не была! Небось в тюрьме он меня не достанет!

– Кто?

– Фома Питерский. Сейчас-то он известен под именем Арсения Фомина – мецената и крупного предпринимателя, только суть его бандитская ни на грамм не изменилась. И с теми, кто попытается его кинуть, разговор у него короткий. Удавка на шею, душ из бензина и после быстрая кремация в лесу, похороны там же.

И Бородинский, который под воздействием выпитого коньяка вступил в фазу опьянения, характеризующуюся болтливостью, был готов излить миру, и конкретно Саше, всю свою душу. К Саше он внезапно почувствовал необъяснимую симпатию, которую даже не пытался скрывать.

– Оружие я начал коллекционировать уже давно, – сообщил он ей, щедро посыпая поверхность стола подозрительным белым порошочком, который принялся энергично втягивать в себя носом. – И до поры до времени тратил на создание коллекции исключительно свои собственные средства. Надо же мне было поддаться на уговоры этого Фомы! Ведь знал же я, что ничего путного из этого не выйдет, нет, все равно вляпался!

И, занюхав остаток порошка, Бородинский повел свой рассказ дальше уже без перерывов.

Если вкратце, то суть предложения Фомы заключалась в том, что Бородинский, который своими стараниями и поднятой шумихой уже имел славу известного коллекционера, начнет скупать для своего музея действительно ценные, а потому дорогостоящие предметы оружейного искусства старины.