Но, как выяснилось, Милена была совершенно искренне убеждена, что в «Российском курьере» ее должны на руках носить. Приказ Бровермана оказался для нее полной неожиданностью. И она почему-то решила, что именно Стас Шинкарев должен возглавить движение в защиту ее прав, нагло попранных этим старым кобелем Броверманом, который при каждом удобном случае зажимал ее в углу, норовил ущипнуть, зазывал на дачу и вообще, но она ему все равно не дала.

То, что Броверман бабник, знали все. Но то, что он соблазнился длинной и худой, как грабли, Миленой, вызывало у Стаса очень большие сомнения. И выглядело уж вовсе неправдоподобным, что Броверман закрыл «Светскую жизнь» и сократил штатную единицу за то, что Милена ему не дала.

Герман Сажин покомкал бурую, как медвежья шерсть, бороду, с досадой выключил компьютер, тяжело поднялся из-за стола и двинулся к двери.

– Коли спрашивать станут, скажи: здесь, мол, где-то, – проинструктировал он Стаса, а Милене посоветовал: – Могла бы и дать. Делов-то.

– Мерин! – с ненавистью парировала Милена.

Сажин тяжело вздохнул:

– У мерина детей не бывает. А у меня на подходе пятый. Или шестой.

С порога он оглянулся на Милену и с сомнением покачал большой плешивой головой:

– Не знаю, не знаю. Щипать тебя – ногти сломаешь.

И тотчас же, с неожиданной для его грузного тела проворностью, выскользнул в коридор, а в закрывшуюся за ним дверь грохнулась керамическая пепельница, запущенная рукой Милены, раскололась, черепки сыпанули на паркет каменным градом.

Словно истратив на это действие всю энергию, Милена опустилась на первый попавшийся стул и долго сидела, закрыв лицо узкими, в перстнях, руками.

– Какие проблемы? – небрежно, но с глубоко запрятанной иронией проговорил Стас. – Уйдешь на телевидение. Или в «Вог».

Она не ответила.

– Или в «Космополитен», – продолжал Стас. – В «Мари-Клер» тоже очень не кисло. Фирма!

Милена повернула к нему лицо с расплывшейся от слез тушью:

– Издеваешься? Да кому я нужна!

И неожиданно разрыдалась – горько, в голос.

Стас растерялся. Вскочил с места, забегал вокруг Милены, бормотал успокаивающие слова, осторожно, издали гладил ее по облитым черной кожей плечам и черным волосам, туго стянутым узлом на затылке, готовый в любой момент отскочить, если ей вдруг вздумается рыдать у него на груди.

Волосы у Милены были жесткие, они будто пружинили под подушечками пальцев. Стас вдруг представил, что такие же упругие волосы у нее на лобке, воображение тотчас нарисовало ее длинное гибкое тело, белое, с маленькой грудью, с черными подмышками, с раскинутыми ногами. Он густо покраснел и опасливо, стыдясь себя, посмотрел на дверь. Не дай бог кто войдет и увидит его в этом двусмысленном положении. Будет так же позорно, как если бы его застали со спущенными брюками.

Словно почувствовав проскочившую между ними искру, Милена внимательно посмотрела на него.

– И ты туда же! Отвали! – хмуро сказала она, извлекла из торбы косметичку и деловито принялась наводить на лице порядок.

Он пожал плечами и отошел, обиженный тем, что она отвергла его участие, и одновременно чувствуя облегчение от того, что не оказался втянутым в чужие проблемы.