Меж людьми столь странного и маргинального занятия есть подсознательное взаимопонимание, как между старыми супругами.

Мы вспомнили историю о том, как писатель Елизаров побил писателя Жукова.

– Да, побил, – признался Елизаров, – пару раз отвесил. Считаю, что за дело. Жуков сказал, что я – «харьковская бездарность, пишущая на суржике». Ну, за «бездарность» я не обиделся. И за «суржик» тоже не обиделся. А вот насчёт Харькова меня задело. Харьков – культурная столица, миллионный город. Харьков трогать не надо.

Мы посмеялись.

Знаменитый писатель Жуков тоже претендовал на премию, но не приехал, задержался то ли в Лондоне, то ли в Париже; он был очень занятой и беспредельно маститый.

Моей жене Елизаров понравился.

Вообще, тот «Национальный бестселлер» всем пришёлся по душе.

До последнего ждали Жукова, он так и не явился, и зря: ему дали главный приз, а прочие, включая меня и Елизарова, обломались.

Но не расстроились.

Помимо красивого Елизарова, в финал попал ещё более красивый и молодой писатель Боголюбов. После торжественной церемонии, где чествовали отсутствовавшего Жукова, прочие неудачники сбились в небольшую шоблу и под управлением моей загорелой и уверенной жены отправились завивать горе верёвочкой.

Впоследствии приехал товарищ моей жены, вызванный ею по телефону, петербуржский панк по имени Гриша, он привёз траву, и мы все, отыскав уединённый дворик, накурились.

Писателя Боголюбова, также накурившегося, срубила паническая атака, он побледнел, вышел из дворика на улицу и обратился к прохожим с просьбой вызвать «скорую помощь». Однако прохожие петербуржцы не удивились; на протяжении столетий, со времён Ломоносова и Хераскова, они привыкли наблюдать на улицах своего города встревоженных, лихорадочных литераторов: они со знанием дела успокоили писателя Боголюбова, «скорая помощь» так и не приехала. Остаток вечера Боголюбов провёл, сидя на лавочке, тихим и умиротворённым. Впоследствии он стал звездой литературы.

Впоследствии, через год после того прекрасного «Национального бестселлера», много чего произошло.

Издательский бизнес сотрясли два кризиса подряд, писатели вчетверо потеряли в тиражах и доходах. Кто имел пять тысяч долларов за книгу – стал получать тысячу; кто имел тысячу, стал получать двести или триста.

Многие просто бросили писать, и Елизаров в том числе.

Помимо книг, он сочинял ещё песни, под гитару, страшно матерные: что называется, «без берегов».

Героями его песен были нацистские офицеры, педофилы, маньяки, педерасты и свингеры. Елизаров вскрывал и дефлорировал все табу, для него не существовало запретных тем.

Интернет весь был переполнен видео с выступлениями Елизарова; я пытался смотреть, но мне не понравилось. Слишком много мата, издёвки, циничного хохмачества.

Его песни хорошо было слушать в аудиоформате, без картинки, – Елизаров звучал любопытно и стильно, как антисоветский, подпольный бард из семидесятых, он очень смутно походил на Аркадия Северного, или раннего Высоцкого, или, может быть, на группу «Одесситы».

У него был свой голос и своя мелодика, – музыкальное образование чувствовалось.

Пошли слухи, что Елизаров вообще забил на литературу и зарабатывает на хлеб концертами.

Это меня восхищало.

Он первым пришёл к пониманию своей миссии, Елизаров.

Я пришёл года на два позже.

А миссия наша такова: мы все одинаковы, мы все – артисты. Писатель, певец, поэт, актёр, музыкант, живописец, балетный танцор, цирковой клоун, – неважно.