|
На лбу и щеках она была жирной и блестела – иногда пребывающие в постоянной занятости руки поднимались ко лбу или щекам, чтобы стереть эту пленку, отчего все лицо блестело, словно Лобанстер только недавно поднялся из моря. – Подойди ближе, Лутерин, – сказало это лицо. Голос был низкий и чуть медлительный, словно подбородку чрезвычайно не хотелось тревожить пригорок зоба, лежащий под ним. – Я рад, что ты наконец вернулся, отец, – проговорил Лутерин, подходя. – Твоя охота была удачной? – Достаточно удачной. Ты так изменился, что я едва узнал тебя. – Все, кому посчастливилось выжить после болезни, меняются, их тела принимают более компактные размеры, чтобы противостоять Вейр-Зиме, отец. Хочу заверить, что отлично себя чувствую. С этими словами он взял отца за аккуратную руку. Эбсток Эсикананзи подал голос: – Фагоры наверняка тоже отлично себя чувствуют, хотя доказано, что двурогие – носители болезни. – Я выздоровел от болезни. Я не переносчик. – Мы уверены, что так и есть, дорогой, – сказала мать. Лутерин повернулся к матери, и тут отец сурово изрек: – Лутерин, я хочу, чтобы ты вышел в соседний зал и дождался меня там. Я скоро приду. У нас есть личный вопрос, который следует обсудить. – Что-то случилось? Лутерин взглянул отцу в глаза и ощутил всю силу его взгляда. Потом молча поклонился и вышел в соседний зал. Оказавшись в одиночестве, он пустился кружить по залу, не слыша мерного звона своего колокольчика. Он не мог понять, отчего отец так холодно говорил с ним. Само собой, этот легендарный августейший человек всегда держался отстраненно, но то было лишь одно из привычных отцовских качеств, такое же обыденное, как отцовский зоб. Лутерин позвал раба и велел ему привести из покоев Торес Лахл. Она пришла, не понимая, для чего ее вызвали. Когда она вошла в зал, Лутерин подумал, как притягательно для него ее изменившееся тело. Пятна обморожения на ее щеках уже исчезли, излеченные. – Куда ты так внезапно уехал? Почему тебя не было так долго? В ее голосе звучали вызов и обида, хотя она улыбнулась ему и взяла за руку. Поцеловав ее, он сказал: – Мне по званию полагается подолгу пропадать на охоте. Это в крови у нашего семейства. Теперь выслушай меня: я очень за тебя беспокоюсь. Мой отец вернулся, и, как я вижу, он рассержен. Возможно, это касается именно тебя, потому что моя мать и Инсил говорят с ним. – Мне жаль, что ты, Лутерин, не с ними и не можешь приветствовать отца. – Это поправимо, – быстро проговорил он, отмахнувшись. – Послушай, я хочу кое-что дать тебе. Лутерин отошел в нишу, где стоял большой деревянный буфет. Достав из кармана ключи, он отомкнул дверцу буфета. Внутри висело несколько дюжин тяжелых ключей, каждый с биркой. Нахмурившись, он провел пальцем по рядам ключей. – У твоего отца мания все запирать, – с улыбкой сказала Торес. – Не глупи. Он ведь Хранитель. И наше поместье должно быть не просто домом – домом, способным превратиться в крепость. Он нашел то, что искал и снял с крючка большой ржавый ключ почти в ладонь длиной. – Этого ключа никто не хватится, – сказал он, снова запирая буфет. – Возьми его. Спрячь. Это ключ от часовни, построенной твоим земляком, королем-святым. Помнишь, там, в лесу? Могут возникнуть неприятности – возможно, ничего серьезного, точно не знаю, что и когда. Возможно, из-за паука. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред. Если со мной что-то случится, потом могут схватить и тебя. Тебе может угрожать опасность. Тогда беги и спрячься в часовне. |
