|
Таково было тесное сотрудничество государства и церкви, питающее силу Сиборнала большую часть Великого Года, дабы эта сила не забывалась. Летом и долгой ленивой осенью Колесо влекли по его пути в равной мере монахи и преступники. Только когда жизнь становилась более тяжелой, когда с неба начинал непрерывно сыпать снег и урожаи скудели и исчезали, старая вера вновь укреплялась. В эту пору религиозность возвращалась, занимая среди правоверных надлежащее место. Преступников отправляли в солдаты или матросы или, без лишних церемоний, – с ядром на дно бухты Осужденных. Отец, отец, что творится с водою здесь, Где скала горит, как мой лоб, Где я дрожу, как в лихорадке, в жестокой красной тьме. Ты здесь, со мной, подле меня и надо мною, Ждешь моей смерти. О, смерть, Я чую тебя совсем рядом. Свет проносится мимо, Проносится мимо, и я внутри него в тревожном сне; Внутри скалы я просыпаюсь, внутри камня. Это невозможно, но это так; Твой нож режет всех нас сразу, Клянусь, нож рассекает мои жилы; Там, где кричат от ужаса, Где я бесконечно истекаю кровью, как лавовый поток, Где залепляет мне горло каменная красная тьма. Его мысли текли странным образом, словно бесконечным потоком пронизывая его насквозь. Время заключенной в темницу душе отмеряли скрежет камня о камень и хриплые выкрики и стоны товарищей по несчастью в соседних камерах. Постепенно стоны привлекли его внимание. Его разум затих, чтобы лучше слышать эти стоны. Лутерин не мог бы точно определить, где находится. Он представлял, что лежит в подземном стойле какого-то огромного раненого животного. Раненый и умирающий зверь все равно продолжал искать его, заглядывая во все углы. Стоит зверю отыскать его, и он бросится на человека, сокрушит и раздавит, сотрясаясь в агонии. В конце концов он поднялся с койки. То, что он слышал, было голосом ветра. Ветер задувал в отверстия Великого Колеса, порождая в нем целые хоры стонов. Скрипы и скрежет знаменовали движение Колеса. Лутерин поднялся и сел. Монахи Колеса пустили его внутрь и тем самым спасли от дальнейших преследований и бедствий или мести отца, а прежде чем поместить его в камеру, отпустили ему все грехи. Таков был обычай Колеса. Человек, попавший в камеру Колеса с бременем грехов, скорее всего сойдет с ума. Он поднялся и встал. Ужас случившегося объял его душу, и он с содроганием взглянул на свою правую руку, на пятна крови на правом рукаве куртки. Принесли еду. Над головой в узком каменном колодце послышался говор, потом шорох. Еда состояла из ломтя хлеба, сыра и ломтя мяса, возможно, жареного стунжебага, в куске холста. Значит, наверху Беталикс клонится к закату. Очень скоро малая зима вступит в свои права, и Беталикс на несколько теннеров исчезнет за горизонтом. Но внутри горы Харнабхар это мало что изменит. Жуя хлеб, Лутерин ходил по камере, исследуя ее с вниманием человека, рассматривающего помещение, которое должно стать его миром на ближайшие десять лет. Архитекторы Харнабхара воплотили в размерах камеры главные астрономические понятия, руководящие жизнью Харнабхара. Высота камеры составляла 240 сантиметров, что соответствовало шести неделям теннера, умноженным на сорок минут в часе, или пять раз по шесть недель на восемь дней в неделю. Ширина камеры в широкой части составляла 2,5 метра – 250 сантиметров, что соответствовало десяти теннерам в малом году, умноженным на число часов в сутках. Длина камеры составляла 480 сантиметров, что соответствовало числу дней в малом году. Возле стены стояла койка, единственный предмет мебели в камере. Над койкой находился лаз, через который поступала провизия. |
