— Народ, нам это изобилие за неделю не съесть, — говорю, — давайте девчонок позовем, они подкормятся, и нам легче будет, и еда не пропадет.

Наша третья девочка, такая страшненькая, кожа пятнистая, волосы редкие, зубы тоже, очки в стальной оправе ее совсем не украшают, глазами злобно засверкала — не хочет она видеть за нашим столом местных девушек. Но одинокие мужчины меня дружно поддержали. Набежало врачей и медсестер десятка полтора. Сразу веселее стало, всем, кроме страшилки в очках.

— Эй, иди к нам, чего ты там затаилась? — предлагаю ей.

Подкралась робко, неспешно. А двигается хорошо, грациозно, отмечаю.

— Ну, за величайшее изобретение человечества — за водку! Она делает всех людей друзьями, а девушек красавицами!

Народ уже танцы затеял, игры с сексуальным подтекстом — в «бутылочку» да в «веревочку».

— Мы же люди взрослые, — говорю, — пойдем сразу, падем в койку, и проверим, кто тут настоящий боец, а кто просто прикидывается.

Иванова от моего нахальства растерялась, и утратила инициативу, а потом и остатки добродетели. А потом все увлеклись экспериментами и полностью забыли про мораль и нравственность.

— Света, надо девушку тоже в Смерш забирать, она тут от тоски зачахнет, — говорю проникновенным голосом.

— Сейчас я всем разговорам про твой гарем верю, — отвечает мне полковник Иванова. — Новый набираешь?

— Так ведь совсем маленький, ты и она, как ее бросить? И ест она немного, и работать кто-то должен, не я же буду справки писать? Да, кстати, выдай мне зарплату, я хозяйке денег обещал, а нету, — отвлекаю Свету.

Страшилка сидит зажавшись, судьба ее решается.

— Эй, — говорю, — ты дева-воин, Валькирия битвы, ты ничего не боишься, никого не стесняешься, ты сестра смерти и вершительница судеб. Пошлю тебя на стажировку в крепость, есть там паренек, снайпер от бога, он тебе технику стрельбы поставит, будешь за километр намеченной цели в глаз попадать. Дыши свободно, ты среди своей семьи.

Плечи развернула, грудь перестала прикрывать, изогнулась вся, подумала, и ногу подогнула. Завлекает.

— Совсем другое дело, — оцениваю усилия девушки.

В бане мы ее подстригли коротко, я прочитал девушкам лекцию о косметике вообще и природных средствах в частности, сделал им массаж и маски из ягод.

— Это из курса «Клеопатра» школы Коминтерна, — вру беззастенчиво, цену себе набиваю. — Буду вам опыт передавать, бесценный и уникальный. Цените.

Страшилка оказалась лейтенантом НКВД, связистом. У нее даже рация была, только передавать было нечего. С городом можно было и по телефону поговорить, а на станцию посыльного отправить. А звали ее Аленушкой Порфирьевой.

— Эх, Алена, нам ли жить в печали? — говорю радостно, силы восстанавливаются, жизнь налаживается, и первый раз за все это время у меня настоящие документы без всякого обмана.

В Смерше у многих личные дела начинаются просто с выписки из приказа: «Назначен…», и все. И у меня так же — назначен заместителем начальника Ладожского отдела. А страшилка — командиром специальной группы. Будет по болотам немецких агентов искать, чтобы они нашу клюкву не съели…

На фронте дела шли не шатко, не валко. Концентрация советских войск достигла такого предела, что немцы в них просто увязли. К северу от Тихвина засели в лесах 44ая и 191я стрелковые дивизии. На Большом Дворе развернулась 65я. Южнее потерянного города держали оборону 27я кавалерийская и 60я таковая дивизии. Еще южнее находились 92 стрелковая и 4я гвардейская дивизии. Позади у всех была подернутая свежим ледком Ладога, пути для отступления не было.