На этом этаже были высокие стрельчатые окна, но они начинались очень высоко от пола и не показывали ничего, кроме небес, где бледное солнце призраком скиталось среди облаков.

Очередная лестница, очень грандиозная, вела на следующий уровень, где и ваз, и диванов, и статуй было еще больше. Кто стал бы жить в таком месте, как это? Тот, кому не требуются еда и сон, вот кто. Тот, кому не нужен комфорт.

— Зимовой!

Ее голос несколько раз отразился от стен — ОЙ… ой… ой… — пока не затих.

Еще одна лестница привела в зал, где наконец появилось что-то новое. Над постаментом прямо в воздухе плавала корона, медленно вращаясь и сверкая. Рядом стояла статуя, меньшая ростом, чем все остальные, ее обволакивали мерцающие голубые, зеленые, золотые сполохи.

Сполохи были похожи на Околопупное Сияние, которое иногда полыхало над горами в центре мира в самый разгар зимы. Некоторые люди думали, что оно живое.

Статуя была такого же роста, как Тиффани.

— Зимовой! — ответа не было. Прекрасный дворец, без кухни, без кровати… Ему не нужны ни еда, ни сон. Так для кого этот дворец?

Она и так знала ответ: для меня.

Тиффани потянулась к танцующим сполохам, и те обволокли ее руку и перетекли на тело, образовав платье, сверкающее, как снежное поле в лунном свете. Сначала она была возмущена, потом разозлилась. Затем ей захотелось посмотреть на себя в зеркало, и это желание вызвало в ней чувство вины. Снова вернулась злость, и она решила, что если и найдет случайно зеркало, то заглянет в него только для того, чтобы проверить, насколько сильно она разозлилась.

Недолгие поиски привели ее к зеркалу, бывшему ничем иным, как стеной льда такого темно-зеленого цвета, что он казался почти черным.

Вид у нее был разгневанный. И необычайно и красиво сверкающий. Золотые проблески в зеленом и синем, точно как в небе в зимние ночи.

— Зимовой!

Он должен наблюдать за ней. Он может быть где угодно.

— Я здесь! Ты это знаешь!

— Да, знаю, — сказал Зимовой позади нее.

Тиффани повернулась и дала ему пощечину. И еще одну другой рукой.

Такое ощущение, что она ударила по камню. Он очень быстро учился.

— Это за ягнят, — сказала она, пытаясь вернуть руку к жизни. — Как ты посмел!

Он еще больше походил на человека. И одежда — или она была настоящая, или ему удалось добиться, чтобы она выглядела как настоящая. И он был вполне… привлекательным. Не холодным, а… невозмутимым.

Он всего лишь снеговик, запротестовал ее Второй помысел. Помни об этом. Он всего лишь снеговик, который догадался вставить угольки вместо глаз и морковку вместо носа.

— Ой, — сказал Зимовой, как будто только сейчас вспомнил, что надо так сказать.

— Отпусти меня! — потребовала Тиффани. — Сейчас же!

Правильно, сказал Второй Помысел. Надо загнать его на верхнюю полку за кастрюли…

— Сейчас, — очень спокойно сказал Зимовой, — я топлю корабли за тысячи миль отсюда. Я замораживаю воду в трубах в занесенном снегом городе. Я охлаждаю до смерти путника, сбившегося с дороги в буране. Я проникаю под двери. Ласкаю шерсть медведя, спящего глубоко в пещере, и струюсь в крови рыб подо льдом.

— Меня это не волнует! — ответила Тиффани. — Я не хочу быть здесь! И ты тоже не должен быть здесь!

— Идем со мной, дитя, — сказал Зимовой. — Я не причиню тебе вреда. Здесь ты в безопасности.

— С чего? — спросила Тиффани, и затем, поскольку частое общение с мисс Тик не может не повлиять на стиль вашего разговора, она поправилась: — От чего?

— От смерти, — ответил Зимовой.