— Сегодня днем я говорила с мистером Хэдли-Гором.

— И?..

Она видела в глазах Хейхоу тревогу. За последнюю ужасную неделю Адам заслужил ее уважение. Майя сказала прямо:

— Он меня не обнадежил.

Адам покачал головой и протянул ей портсигар. Майя закурила. Она только что вернулась из Лондона, где разговаривала с адвокатом, которого наняла защищать Элен. С очень известным и дорогим адвокатом.

— Вчера мистер Хэдли-Гор навестил Элен в той ужасной тюрьме. Он не думает, что бедняжка сможет вынести суд. Похоже, большую часть беседы она проплакала. — Майя стряхнула пепел на траву. — Понимаете, Адам, дома на младенца никто не обращал внимания, а за те два дня, которые Элен провела на чердаке, она очень хорошо ухаживала за ним. Он надеялся выставить ее перед судьями кем-то вроде благодетельницы — мол, дочь приходского священника решила сделать для брошенного ребенка все, что в ее силах. Но если она заплачет во время суда… — Майя покачала головой. День был трудный; от долгой поездки в жару у нее ныли все мышцы. — Плохо то, что отец отказывается свидетельствовать в ее пользу.

Адам поморщился:

— Я пытался поговорить с ним, но он не пускает меня в дом.

— Алек Хэдли-Гор написал ему письмо. Видимо, мистера Фергюсона больше всего волнует позор, который Элен навлекла на свою семью. Иными словами, на своего отца. — Голос Майи стал язвительным. — Вот оно, христианское милосердие. Жалкий человечишка.

— Вы сделали все, что могли, миссис Мерчант, — мягко сказал Адам.

— Этого недостаточно, — мрачно ответила она. — Элен сидит в этом жутком месте уже неделю. Мы оба понимаем, что случится, если она будет вынуждена провести там годы. И…

Продолжить она не смогла. Передать Адаму, любившему Элен, слова Алека Хэдли-Гора было выше ее сил. Адвокат объяснил, что после суда Элен могут не вернуть в тюрьму, а отправить в психиатрическую лечебницу. Майя прикурила вторую сигарету от первой, встала и пошла в дальний конец сада, смотревший на реку. Но перед ее взором стоял не серебристый, затянутый маревом Кем, а ряды железных коек, зарешеченные окна, голые столы и стулья лечебницы. Она знала, что не позволит отправить Элен в такое место. Майя пыталась успокоиться и найти приемлемое решение, как поступала всегда, когда приходилось иметь дело с самыми неподатливыми проблемами.

Наконец она поняла, что рядом стоит Адам Хейхоу, и медленно сказала:

— Фамилия ребенка, Адам… Как фамилия ребенка?

Дом миссис Чепмен был именно таким, как и представлялось Майе. На раме для сушки белья висели мокрые серые пеленки в пятнах, видимо, принадлежавшие младенцу Альберту; хотя наступил полдень, но на столе еще громоздились бутылочки с засохшей овсянкой. Повсюду стоял запах кислого молока и гнилых овощей.

Три сопливые дочурки миссис Чепмен уставились на Майю разинув рот.

— Если вы из этого дурацкого Комитета, который всюду сует свой нос, — сказала миссис Чепмен, помешивавшая в кастрюле что-то серое и неаппетитное, — то я уже три месяца не получаю от своего ленивого подонка ни единого пенни.

Майя спокойно сказала:

— Миссис Чепмен, я не из Комитета общественной помощи. Меня зовут миссис Мерчант. Я — подруга Элен Фергюсон.

Деревянная ложка остановилась.

— И у вас хватило наглости явиться сюда?

Тон был саркастическим, но Майя заметила в круглых темных глазах вспышку интереса.

— Я хотела поговорить с вами, миссис Чепмен. — Она посмотрела на трех девчонок.