— Тогда тридцать.

— Э нет. — Миссис Чепмен начала безуспешно вытирать крышку стола передником. — Я хочу уехать из этого болота. Тут понадобится куда больше тридцати фунтов.

Майя поняла, что эта полуграмотная женщина прекрасно знает, чего хочет. Так же, как и она сама. Саре Чепмен тоже нравилось нарушать правила.

— Вы понимаете, что нам следует соблюдать осторожность? Если вы внезапно разбогатеете, это вызовет ненужные вопросы. Вопросы, которые осложнят жизнь и вам, и мне.

Последовала пауза.

— Тогда еженедельная сумма. Так будет надежнее.

— Три фунта в неделю на два года, — лаконично сказала Майя.

— Пять. На пять лет.

Майя покачала головой. Мысль о том, что она будет целых пять лет привязана к этой женщине — к этому убожеству, вызывала у нее отвращение. Она сделала вид, будто хочет уйти.

Когда ее пальцы коснулись дверной ручки, раздался голос:

— Ладно, на три.

Майя ощутила огромное облегчение и почувствовала, что у нее пересохло во рту.

— Ну что ж, разумно. Меня это вполне устроит. Я распоряжусь, чтобы деньги начали выплачивать вам сразу же, как только вы сообщите полиции, что хотите отозвать свое обвинение против Элен.

Миссис Чепмен с сомнением сказала:

— Им это не понравится.

— Конечно, не понравится. — Майя обернулась и улыбнулась. — Но вы женщина сообразительная, что-нибудь придумаете. И зарубите себе на носу, миссис Чепмен: эта маленькая сделка — наша общая тайна. В конце концов, если она выйдет наружу, вы будете скомпрометированы не меньше меня.

Майя выбралась из дома и пошла к машине. Колени у нее слегка дрожали. «Я успешно завершила самую важную сделку в жизни», — подумала она.

Нил Макензи сказал Робин, что немецкий самолет разбомбил пулеметное гнездо, в котором находились Джо и еще один интербригадовец, а потом объяснил, что попадание было прямым и Джо похоронен в Брунете прямо в окопах. Однако Робин поняла, что он имел в виду: хоронить там было нечего.

Доктор Макензи хотел дать ей отдохнуть, но она отказалась. Она выполняла свои обязанности с особой тщательностью, глядя в глаза людям, которые ей сочувствовали или ругали ее. Она держалась за свою работу, потому что ничего другого у нее не осталось.

Громкие звуки заставляли ее вздрагивать, а по ночам она часто просыпалась от страшных снов, так что даже выпадавшие ей немногие часы сна шли насмарку. Она не могла есть и худела, а потому всегда мерзла. По вечерам она шла в заброшенную конюшню к своей раскладушке, садилась, набрасывала на ночную рубашку пальто, вынимала из несессера для письменных принадлежностей письмо Джо и раз за разом перечитывала его.

«Я хочу, чтобы это поскорее кончилось. Хочу покоя. Я боюсь, Робин».

Просыпаясь по утрам, она с ужасом, от которого сжималось сердце и дрожало тело, вспоминала, что Джо мертв. А днем невыносимее всего был постоянный возврат к этой мысли. Если Робин удавалось забыть об этом хоть на миг, она снова могла выносить свою скорбь. А рука об руку со скорбью шел гнев. Джо, молодой, добрый и одаренный, был мертв. А люди куда хуже его, простые, не обладавшие никакими талантами, жили. Иногда ей казалось, что если бы она смогла немного оторваться от действительности и посмотреть на нее под другим углом зрения, обнаружилось бы, что произошла ошибка и Джо, с которым она собиралась прожить до конца своих дней, не умер. Она говорила себе: «Когда я привыкну к мысли о том, что Джо нет, мне станет легче», — но не могла представить себе, что к этому можно привыкнуть.

Она получила письмо от матери, в котором рассказывалось об Элен. Прочитав его, Робин ничего не почувствовала.