Мне уже шестьдесят пять лет, и, Господь свидетель, я устал.
Фрэнк вглядывается в него и понимает, что Майк и вправду стал другим. Забавно, думает Фрэнк, ведь я вижу в нем прежнего, а не сегодняшнего Майка. У него поседели и даже немного поредели волосы. Шее стало свободно в воротничке, и кожа сморщилась. Рука на банке тоже рука старика. На его лице морщины, которых я никогда прежде не видел. Неужели и я выгляжу так же? – размышляет Фрэнк. Неужели я обманываю себя, когда гляжусь в зеркало?
А что в комнате? Кресло протертое, диван дерьмовый. Дешевый журнальный столик, телевизор. Кофеварка, микроволновка, холодильник. И все. Не чувствуется ни любви, ни заботы, словно нежилая квартира, да и фотографий нет.
Пустое место, пустая жизнь.
Господи, неужели это и мое будущее? – думает Фрэнк.
– Я хочу дожить жизнь сам по себе, без этой нашей семьи, ясно? – говорит Майк. – Я хочу пить пиво и засыпать в собственном кресле, смотря бейсбол и листая «Плейбой». Мне до чертиков надоело мафиозное дерьмо, а это дерьмо, и больше ничего. Нет ни чести, ни верности. И никогда ничего такого не было. Мы сами себя дурачили. А теперь нам за шестьдесят, лучшая часть жизни осталась позади, так что пора взрослеть, Фрэнк. Я просто‑напросто устал от всего того дерьма и больше не хочу иметь с ним ничего общего. Если ты собираешься меня застрелить, что ж, давай, стреляй. Если нет, дай бог тебе здоровья.
– Ты убил Герби, – говорит Фрэнк.
– Ты понял.
– И ты испугался, что я выдам тебя федералам – и конец твоему прикрытию. Поэтому ты меня заказал. Майк, я не собирался на тебя доносить. Я не крыса, я не ты. Если ты боишься, что я скажу федералам…
Майк смеется. Но в его смехе нет радости. Нет веселья. Его смех горький, злой, циничный.
– Фрэнки, как ты думаешь, на кого я теперь работаю?
57
Дейв Хансен сидит за столом в своем кабинете и смотрит в окно на дома Сан‑Диего.
Дождь бьется в стекло, словно сыплет мелкими камешками. Время от времени начинает лить как из ведра, и кажется, будто стая птиц испуганно хлопает крыльями, вздымаясь в небо.
Из окна почти всегда виден океан.
И вершины Тихуаны тоже видны.
А сейчас за окном лишь дождь и туман.
Небеса плачут по Фрэнки Машине.
58
– Зачем? – спрашивает Фрэнк.
– Что зачем?
– Зачем федералам убивать меня?
В голове у Фрэнка звучит вопль . Бред какой‑то, думает он. Федералы заказали Майку меня? Смысл‑то какой? Они обращаются к Майку, Майк обращается к детройтцам. А детройтцам что от этого? Что Майк мог предложить Винсу Вене?
– Зачем, зачем? – отзывается Майк. – Мне не сказали. Сказано было сделать , и это все. Ты прав. Меня прижали из‑за Герби. Сказали: если я окажу им услугу, меня оставят в Программе. Эта услуга – ты.
– Кто?
– Что значит – кто?
– Кто говорил с тобой? – спрашивает Фрэнк. – Кто поручил тебе это дело?
– Фрэнк, меня убьют, если я скажу.
Фрэнк взмахивает пистолетом, словно говоря: мол, я убью тебя, если не скажешь . Но Майк усмехается и качает головой.
– Нет, Фрэнки. Ты не такой. Это всегда тебе мешало.
Майк допивает пиво и встает.
– Мы сами загнали себя в угол. Выхода нет. Я не знаю. Ты уверен, что не хочешь пива? А я до смерти хочу еще.
Он идет в кухню.
– Эй, Фрэнки, помнишь лето семьдесят второго?
– Да.
– Хорошее было времечко, – говорит Майк, открывая холодильник. Он ухмыляется и запевает:
Есть те, что с флагом в руках рождены,
С красно‑бело‑синим знаменем, у‑у‑у,
И под звуки марша «Привет вождю»
Они лихо тебя убью‑ют, боже мой…
Неожиданно он оборачивается и наставляет на Фрэнка револьвер тридцать восьмого калибра. |