- Так точно, ваше превосходительство! - отчеканил я. Он кивнул мне, шатаясь подошел к стене и помочился рядом с Джонатаном, который уже вернулся и снова царапал что-то на стенке.

- Когда человек голым болтается на веревке, - приговаривал он, справляя нужду, - это задевает мои чувства, так ведь, Ганс, ты же порядочный парень и знаешь, как я сочувствую этому типу. Я сентиментальный, А сентиментальность - человеческое свойство. Животные не сентиментальны. Стоять по стойке "смирно", когда я с тобой разговариваю.

Я вытянулся.

- Так точно, ваше превосходительство.

Старик обернулся, застегнул брюки и, прищурившись, глянул на меня.

- Ну, Ганс, - спросил он, - что ты думаешь об этой вонючей собаке? Почему он здесь висит?

Я задумался.

- Он пленный, ваше превосходительство, - предположил я, все еще стоя навытяжку. - Враг.

Командующий топнул ногой.

- Он из моей роты - наемник. Ты ведь тоже готов стать наемником, полковник?

Он смотрел на меня молча, почти враждебно, и я ответил, не шевельнувшись:

- Я на это решился.

Командующий кивнул.

- Вижу, ты все тот же бравый парень, шалопай, готовый на все, как тогда, в курортной гостинице. Теперь смотри хорошенько, малыш, что я буду делать.

Покачиваясь, он медленно направился на середину пещеры и потушил горящую сигару о живот висящего.

- Ну вот, теперь ты тоже можешь помочиться, - проговорил командующий.

Наемник только застонал в ответ.

- Бедный парень больше не может мочиться, - сказал командующий, - а жаль.

И он качнул его.

- Ганс, - обратился ко мне командующий.

- Да, ваше превосходительство?

- Эта собака болтается здесь уже двенадцать часов, - сказал он и снова толкнул висящего. - Но он храбрый пес, отличный вояка, сынок, которого я люблю.

Он подошел ко мне почти вплотную. Старый великан был выше меня на целую голову.

- Знаешь ли ты, кто сотворил это свинство, сынок? - угрожающе спросил он.

- Нет, ваше превосходительство, - ответил я и щелкнул каблуками.

Командующий молчал.

- Я, дорогой, - сказал он грустно. - А знаешь почему? Потому что мой сыночек вообразил себе, будто врагов больше нет. Возьми автомат, парень. Это лучший выход для моего сыночка.

Я разрядил автомат.

Теперь перед нами качалась окровавленная туша.

- Ганс, - проговорил командующий нежно, - пошли к лифту. Я задыхаюсь тут, внизу. Мне надо опять на фронт.

Одним лифтом дело не обошлось. Первый был просто шикарный. Мы разлеглись в нем на канапе. Напротив висела картина: лежащая на животе голая девушка на канапе.

- Этот Буше у меня из Старой Пинакотеки, - объяснил командующий. - Весь Мюнхен превратился в груду развалин. Рай для мародеров!

Дальше подъемники становились все проще: оклеенные картинками из порнографических журналов и с нацарапанными повсюду непристойностями. Потом лифты кончились. Мы карабкались в масках, с тяжелыми кислородными аппаратами на спине вверх, по крутым шахтам, однако командир не ведал усталости. Этот великан делался все веселее - он знал бесчисленное количество тайников, где был припрятан коньяк. Он совсем разозорничался и на самых трудных участках пути горланил с переливами на тирольский манер. Мы ползли все выше по низким галереям, взлетали в подъемных клетях и наконец оказались в командном бункере в нескольких метрах под Госаинтаном.

Спал я долго и без сновидений.