— Не сочтите за обиду, хозяюшка, — объяснил он, — но я предпочитаю, чтобы мои подчиненные на такой работе сохраняли голову холодной, а женские юбки, уж извините, не помогают сосредоточиться. Давайте сразу договоримся: каждый делает свое дело. Они ребята взрослые и привыкли себя обслуживать сами. И вообще, вот о чем я хочу вас попросить: желательно, чтобы вы как можно меньше показывались им на глаза, то же касается и парнишки. Разминирование не игра для подростков, никогда не знаешь, чем оно обернется.

Даже если Клер и обиделась, то виду не подала. За время вынужденного затворничества в доме она отполировала мебель и натерла паркет. К концу недели Воронье поле было практически полностью освобождено от мин. Обломки «лизандера» аджюдан подцепил к грузовику и отбуксировал в кювет. Чуть позже он вызвал из части установку, нечто вроде подъемного крана, поставленного на гусеничную платформу, с помощью которой бомбу сняли с чердака. В последний день августа саперы сели в машину, предварительно погрузив в нее бомбу и мины, и уехали также внезапно, как и появились.

Мать решила отметить это событие и что-нибудь испечь, но, поскольку ни масла, ни молока не оказалось, пирог получился невкусным.

После встречи с Адмиралом и отъезда саперов Жюльен осознал, что перевернута очередная страница его жизни. Несколько раз в неделю он спускался к морю и приносил старику продукты. Ел тот очень мало, потому что не мог хорошо пережевывать пищу. Порой из него невозможно было вытянуть ни слова, но иногда он не закрывал рта больше часа, повторяя одни и те же рассказы, и тогда мальчику казалось, что перед ним заводная игрушка.

Чаще всего Шарль Леурлан даже не отвечал на вопросы, погруженный в какое-то полусонное состояние, а лишь, качая головой, тихо бормотал слова, которые невозможно было разобрать.

Однажды Адмирал привстал со своего ложа в сильном возбуждении и зашептал:

— А знаешь, малыш, ведь Матиас вовсе не погиб под обломками корабля, как говорили люди… Я только что вспомнил и должен тебе рассказать, до того как забуду снова. Слушай же, слушай… Он подменил себя несчастным оборванцем, одним из бродяг, что вечно слоняются в порту, матросом, которого никто не знал, списанным с корабля за пьянку. Прежде чем обрушить на него «Разбойницу», он переодел бедолагу в свою одежду. Став «мертвецом», сын рассчитывал безнаказанно следить за мной и твоей матерью, застукать нас на месте преступления и убить. На его беду, Клер удрала в Париж раньше, чем он сумел это осуществить. Тогда от отчаяния, что месть не удалась, Матиас тронулся умом, нашел себе убежище в лесу и принялся околачиваться возле усадьбы, не осмеливаясь показаться и попросить приют. Вот идиот! Некоторое время так все и продолжалось, я часто видел его, затаившегося между деревьями, но прикидывался, что ничего не замечаю. Наверняка он надеялся, что я подам ему знак и скажу: «Иди ко мне, сынок, наша ссора — нелепость, давай помиримся!» Но об этом не могло быть и речи, уж больно он мне досадил. И я оставил Матиаса в оковах его глупости: раз уж решил разыгрывать покойника — иди до конца! Сурово я с ним обошелся, знаю, и теперь мучаюсь угрызениями совести… но это было дурное семя — застань он нас в постели с твоей матерью, выстрелил бы без колебаний. Так или иначе, Матиас заслужил наказание. Больше трех месяцев, по моим подсчетам, он бродил по лесу Крендье. В один прекрасный день я над ним сжалился и нанял людей подтащить «Разбойницу» к бухте, поближе к дому, чтобы он там укрылся — не мог я все-таки дать ему замерзнуть зимой в лесу! И он выжил, пробавляясь охотой и водой из реки.