Ни слова не проронил мальчик, хотя ему очень хотелось возразить: неправда, лошадь не перепрыгнула через высокую ограду потому, что испугалась, а отец все-таки заставил ее это сделать, просто из желания покрасоваться перед папашей Горжю.

— И все же, — послышался за спиной старика голос Франсуа, — угробить такую дорогую лошадь!

— Заткнись! — рявкнул Адмирал. — Не из твоего кошелька плачено. А хочешь возместить расходы, жрите ее всем семейством — не возбраняется! Неплохая мысль — кормить вас мясом клячи, пока от нее не останутся одни кости, а то на вас еды не напасешься!

Мгновенно укрощенный, работник замолчал. Старческая, покрытая мозолями рука сомкнулась назапястье мальчика, извлекая его из укрытия.

— Пошли, — проворчал дед, — прятаться вот так — недостойно мужчины. Эка важность — скотину забили! Увидишь пару раз, как это делается, и привыкнешь. А будешь мокрой курицей, так я велю тебе самому на Рождество прирезать поросенка. Вот что происходит, если слишком долго держаться за материнскую юбку! Кобыла его, видите ли, обмочила, а он и ударился в панику!

Лошадь звали Бурей. Нет, она вовсе не была наглой — просто немного норовистой, а отец не сумел внушить ей доверия.

— Она тебя боится, — нередко замечала Клер. — Впрочем, как и все в округе. Не знаю, отдаешь ли ты себе в этом отчет?

— Замолчи! — гремел в ответ отцовский голос. — Терпеть не могу пустых разговоров. Ты горожанка, а вам лишь бы поболтать — ничего другого не умеете. Пора бы тебе научиться держать язык за зубами, как все женщины в наших краях. Слово — все равно что охотничье ружье: только мужчина имеет право им пользоваться!

Пытаясь переменить позу, Жюльен заворочался в темноте. Вдруг мозг его пронзила мысль, от которой в груди глухо застучало сердце. Не из-за случая ли с кобылой он почти не отреагировал на смерть отца? Не из-за мертвой ли лошади, залившей его мочой, возле которой он весь день пролежал в кустах?

Закрыв глаза, он постарался сосредоточиться и все вспомнить. Ему тогда едва исполнилось семь лет… Жюльен вновь увидел ту сцену во всех подробностях. Когда пришли рабочие, он играл в оловянных солдатиков под столом в гостиной. Не вылезая оттуда, он смотрел на большие, покрытые илом сапоги, оставлявшие буро-зеленые следы на натертом до блеска паркете.

— Двухмачтовик рухнул… — пробормотал один из мужчин. — Лег на бок в считанные секунды… а месье Матиас как раз находился внизу. Должно быть, ветром сдвинуло опору. Все тросы полопались. Видит Бог, ничего сделать было нельзя…

Жюльен замер. Он понял, что пытался объяснить мастер — отец не раз брал его с собой на верфь, показывая огромные корпуса строящихся кораблей. Суда возводились на суше, на берегу моря, поддерживаемые мощными опорами. Люди, находившиеся на уровне киля большого корабля, казались совсем крошечными.

— Смотри, — обращался к нему отец, — вот эта часть будет под водой. Сейчас ты видишь то, что доступно только рыбам. — Жюльен хотел было засмеяться, но не смог: деревянная громада вызывала у него ужас. Когда мальчик запрокидывал голову, рассматривая форштевень, ему представлялось, что он улитка, над которой навис каблук прохожего. Отец, догадываясь об ощущениях сына, с силой ударял кулаком по борту, чтобы еще больше его напугать. Ни в коем случае нельзя было обнаруживать своего страха перед Матиасом — он тут же спешил этим воспользоваться.

— Не стучи, не нужно! — умолял он отца, хватая за полу куртки.

— Мокрая курица! — бранился тот. — Боишься, что судно обвалится? Вот глупец! Да на свете нет ничего прочнее.