Словно здесь собирались тренироваться в прыжках цирковые акробаты…

Одна из стен этого поразительного куба была выполнена из толстого, ударопрочного стекла, и на уровне примерно третьего этажа тут имелась наблюдательная рубка. В настоящее время там находились трое. Один из них был высокий, седой, ему было лет пятьдесят; другой, грузный и неуклюжий, страдал сильной одышкой, а третий был их моложе и походил на Штирлица из кинофильма. Они внимательно смотрели в зал, то и дело переводя взгляд на часы с большими электронными цифрами, висевшими на боковой стене рубки. Когда до Трансгрессии осталась одна минута, часы автоматически начали обратный отсчет времени: 60… 50… 40…

— У нас прямо, как у космонавтов, — сказал, хохотнув, седой, но никто не поддержал его попытку разрядить напряжение. Только тот, которого мучила одышка, вдруг резко хекнул, откашливаясь, и произнес с непонятной интонацией: «Н-да».

Дальше они следили за пустым залом совсем молча.

Когда часы показали четыре нуля, пространство за окном рубки словно бы сгустилось, и в воздухе, на высоте пяти метров, стала набухать яркая, переливающаяся всеми радужными оттенками большая каплевидная сфера. Потом что-то с силой хлопнуло, сфера исчезла, а на ее месте в воздухе повисла человеческая фигура.

Операторы фиксации сработали четко. Из обеих стен были выстрелены коконы фиксационных сеток, которые, разворачиваясь в полете, устремились к человеку, висящему в воздухе, и, опутав его, как попавшую в тенета муху, стали плавно опускаться вниз. Человек не сопротивлялся, он только криво улыбался, видимо, представляя себя в этот момент со стороны. На нем был странного фасона костюм.

— Антон, смотри-ка, у них все еще носят галстуки, — сказал вдруг одышливый седому. — Вик, — обратился он к тому, что был похож на Штирлица, — учти это на будущее, хорошо?

— Есть, — по-военному ответил тот. — Кто будет с ним работать?

Одышливый вопросительно поглядел на седого. Тот пожал плечами:

— Я не могу. Через час меня будут ждать в комитете Госдумы…

— Тогда тебе карты в руки, Вик, — сказал одышливый с ухмылкой. — Н-да.

— Вы имеете в виду карт-бланш, Тополь Артемьевич? — кротко осведомился Мадин.

— И это тоже, — ответствовал Тополь Артемьевич, покидая рубку вслед за седым.

Возвращаться домой было всегда приятно. Начиная с того момента, как тебя поймают в воздухе и бережно опустят на землю сразу после Трансгрессии, ты переходишь в заботливые, прохладные руки врачей, которые осматривают тебя и быстренько тестируют состояние твоего здоровья, и каждый из встречающих так и норовит потрогать тебя, словно ты и впрямь вернулся из каких-то запредельных далей, и чутко реагирует на малейшую твою просьбу. И не успеешь ты оглянуться, как тебя уже раздевают, осторожно выкладывают из карманов привезенные тобой предметы… впрочем, не так-то много… много через Трансгрессор не пронесешь… и поят вкусным клюквенным морсом, если тебе хочется пить, и кормят любым блюдом, какое ты только пожелаешь заказать, и вообще ходят перед тобой на цыпочках, и ты сразу начинаешь ощущать себя если не пупом Вселенной, то, по крайней мере, человеком, которого очень-очень ждали… В этом, наверное, и заключается настоящее счастье — знать, что где-то тебя очень ждут свои…

На этот раз встречали его совсем хорошо. В реабилитационной были и экзотические лакомства на подносе, и новенький «Пана-Блэк» с плоским экраном типа «черный тринитрон» размером почти во всю стену комнаты, и человек в купальном халате жадно впился взглядом в экран, где как раз мелькали кадры информационной программы.