— Упустили! — продолжал он, распаляясь. — Бездари! Сволочи! Куда все смотрели? Где он? Командир, что ты там делаешь за штурвалом? Где облако, чёрт вас всех побери? Кто видел? Только я занимаюсь операцией, что ли? Всех поувольняю к чертям собачьим! Что за проклятье! Опять упустили!

Генерал долго бы ещё, наверное, не останавливал свои тирады ругательств, если бы не телефонный звонок на пульт управления вертолёта. Командир экипажа позвал генерала в кабину для разговора. Звонил генерал Дотошкин и сообщал, что приведенная в сознание судья рассказала о том, что Зивелеос это ни кто иной, как журналист Самолётов, в чём он сам признался, предъявив паспорт и открыв лицо. Догадки Казёнкина оправдались, с чем горестно поздравил его Дотошкин.

Казёнкин в свою очередь доложил о неудаче с поимкой Зивелеоса и о том, что вертолёт был обстрелян неизвестной женщиной-террористкой.

— Хотя теперь, — добавил он, — когда мы знаем, что Зивелеос — это Самолётов, можно быть уверенными, что террористка — это его подруга, которую мы до сих пор не вычислили, но, которую, надеюсь, сейчас арестуем, если она не успела сбежать из дома до его окружения. Я возвращаюсь в город.

— Добро, возвращайтесь, — согласился Дотошкин.

Николай пулей летел назад. Он увидел, как вертолёт развернулся и направился от площади в сторону аэропорта. Таня тоже очнулась, наконец, и прижимаясь всем телом к Николаю то ли от боязни потерять его, то ли от страха при виде несущейся на них земли, спросила дрожащим голосом:

— Куда мы летим?

— Посмотрим, Танюша. Как вы себя чувствуете?

— Как во сне, только с головной болью.

— Это ничего, пройдёт. А сейчас, Танюша, ничего не говорите, пожалуйста, а я буду комментировать то, что вижу. Так нужно. — И Николай говорил дальше, описывая картину перед глазами: — На площади полно людей. Милиционеры бегут куда-то. Машины с мигалками разворачиваются и едут на первую Брестскую. Ага, дом окружают. Давайте туда. Хотя нет. Это опасно. Вас тут же остановит ГАИ. Я пока сам… Да всё, вижу… Её ведут милиционеры…

Спокойно. Я освобожу её, не волнуйтесь только. А вы лучше езжайте к себе.

Мы присоединимся. Или, если хотите, подождите немного. Конечно, вы не рискнёте уезжать без нас.

Тарас Евлампиевич пересел на водительское кресло. Заныло нехорошим предчувствием сердце. Ему хотелось мчаться на эту Брестскую улицу и встать на защиту внучки, вырвать её из рук властей, но он понимал, что Николаю сверху видней, да и сил у него побольше.

Машу вывели из дома. Разговоров никаких не было. Её просто схватили и надели наручники. Винтовку она успела ещё на верхних этажах на ходу спрятать в рюкзак, который висел аккуратно за спиной. Выйдя в сопровождении милиции, Маша спросила, в чём дело. Ей не ответили. На тротуаре рядом с машиной, украшенной опознавательными знаками федеральной службы безопасности, стоял майор Скориков. Увидев девушку, соответствующую описаниям генерала Казёнкина, он широко улыбнулся и, открывая дверцу машины, пригласил Машу:

— Прошу вас, сударыня, к нам в гости.

— Чем обязана столь ласковому приглашению? — спросила Маша, протягивая перед собой скованные наручниками руки.

— Поведением, сударыня, только своим поведением, — сказал уже без улыбки на лице майор, так как увидел, что вокруг них собираются зрители и даже журналисты с камерами. — Садитесь же, — настойчиво потребовал он. — Не насильно же вас запихивать в машину. Или вы хотите попозировать для печати?

Маша не хотела позировать и села в машину сама.