— А если там будут ещё люди? Как тогда с ними?

— Ну что делать? На войне без жертв не бывает. Но мы всех отвезём сразу же в больницы.

— Так, это уже кое-что, — одобрительно произнёс Дотошкин. — Не медлите с подбором команды, но должна быть стопроцентная секретность и надёжность.

— Разумеется.

— Это один вариант. Ну а если он не появится ни сегодня, ни завтра, ни через месяц, как в прошлый раз? Будем ждать что ли? Вы ищете ниточки к нему?

— Да, это следующий вопрос, о чём я хотел сказать. Только что у меня были два телохранителя Утинского. Они ходили к Иволгиной домой, чтобы уговорить не поднимать шум по поводу того, что их приятели будто бы хотели её изнасиловать. По человечески хотели рассказать ей, что не в её интересах заводить судебную тяжбу, которую она всё равно не выиграет.

— А она упирается?

— Дело, оказывается, несколько осложнилось из-за того, что она хорошая певица.

— Ну и что? Мало ли певиц у нас? Голосом процесс не выиграешь.

— Всё так, но говорят, что голос у неё уникальный, но после этого случая в машине, она испугалась и теперь не может петь, почему почитатели её таланта и заставляют её наказать обидчиков.

— Понятно. Ну и что, эти парни не смогли её уговорить?

— Может быть, они бы и уговорили, но тут в её квартире неожиданно появился журналист Самолётов, который пошёл к ней прямо из моего кабинета.

— Вы знали об этом и не могли остановить?

— Знать-то я знал о его желании пойти к ней, но мне не было известно, что в это же время там были эти парни.

— Так он им помешал что ли?

— Более чем. Он их избил.

— Кого? — не поверил Дотошкин. — Телохранителей Утинского? Да у него же особая команда.

— Совершенно верно. Однако журналист наш, как мне известно, бывший десантник и, очевидно, прекрасно владеет видами рукопашного боя, но…

Генерал Казёнкин сделал паузу.

— Что но? Не тяни резину, — не выдержал Дотошкин.

— Возможно дело не в его личных качествах. Суть вот в чём. Как рассказывают эти парни, Самолётов уложил их чрезвычайно ловко, заставив потерять сознание. Когда же один из них стал приходить в себя, но ещё не мог подняться, он услыхал, как эта девица Иволгина стала говорить Самолётову, что узнала в нём Зивелеоса.

Казёнкин опять замолчал, но потрясённый услышанным Дотошкин, тоже не говорил ни слова, глядя на своего коллегу широко раскрытыми изумлёнными глазами.

— И я подумал, — продолжил, наконец, Казёнкин, — что, может, потому Самолётов и уложил наших парней с одного удара, что это был Зивелеос. Сами ребята тоже так думают. Они уверяют, что никакой десантник не мог бы их двоих уложить так быстро.

— Но он же не похож на Зивелеоса, — усомнился Дотошкин. — И вы же занимались им, и у него было алиби?

— На сто процентов он мне ничего не доказал до сих пор. В то же время всякое происшествие с Зивелеосом как-то выходит на Самолётова. Мне кажется, его нужно брать. Ну, если и ошибёмся, так не велика проблема потом выпустить и извиниться, а упустим, может быть хуже.

Дотошкин задумался. Он любил всё раскладывать по полочкам и гарантировать успех своим решениям. Ошибочный арест нашумевшего уже журналиста его пугал, но и факты в изложении Казёнкина выглядели весьма убедительными. Но он не спешил.

— Стало быть, девушка узнала Зивелеоса? А что он ответил на это? Сказал, чтобы она никому не говорила или что?

— Не совсем так.