|
В бога папа не верил, но никому не говорил об этом, предпочитая носить крест на груди (тем паче золотой) и посещать по праздникам церковь, ставя свечки и причащаясь у высших церковных сановников. Нет, он никогда не признавался в своих истинных грехах, но искренне говорил о том, что бывает резок с людьми, не всегда приходит домой в хорошем настроении, чем обижает жену и всё в таком духе. А кто же будет говорить главную правду? Глупец он что ли рассказывать о том, за что сидел десять лет в тюрьме из двадцати назначенных при советской власти? Ну, освободили его в период перестройки, благодаря мудрому секретарю тогдашнего партийного комитета, теневому генералу Яковлеву. И спасибо всей перестройке, что позволила, как говорится, из грязи да в князи. Взял вот и на основе тюремного университета начал управлять банком. А что? Получается. В прежние годы не допустили бы дальше копки траншей лопатой. Потому и зверствует теперь, что боится, вдруг не долго такое счастье продержится. Ведь пропадёшь тогда.
Мягкое кресло не отвлекало от мрачных мыслей. Пришлось перебраться на диван и прилечь. Но тут зазвонил телефон. Подняв трубку, папа слушал и лицо его покрывалось пятнами. — Какой там ещё майор?! — заорал он. — Арестовывать моих людей?! Да он что спятил?! В трубке что-то отвечали… — И не будут они ничего говорить, пока я не дам команду! — взвился голосом папа. Трубка что-то прожурчала… — Нет, не буду ему звонить! Слишком мала сошка. Я позвоню Дотошкину. Разговор с генералом был на менее повышенном тоне, но с не меньшими эмоциями. Папа объяснил, что его люди должны были привезти журналиста для беседы по вопросу работы банка. Они вероятно не так поняли приказ и ударили случайно хорошего молодого человека, но разве можно за это арестовывать? Это же ни в какие ворота не лезет. Он, директор крупного акционерного предприятия, государственный, можно сказать, спонсор ждёт своих людей до поздней ночи, а тут какой-то майор хватает их ни за что и позволяет себе их допрашивать. Словом убедил генерала, тот позвонил майору, и через некоторое время с извинениями парни были отпущены, о чём они же немедленно доложили папе. Тот обругал их, на чём свет стоит, и приказал вернуться и выполнить задание. Через следующие тридцать минут бритоголовые снова появились на Тихой улице. Окна нужной квартиры были тёмными. Объект, видимо, спал. Они поспешили проникнуть в квартиру тем же способом, что и первый раз. Отмычка действовала безотказно.
Майор Скориков, получил вместо благодарности выговор от генерала, и ещё не знал, что это делается по телефону только для того, чтобы присутствующие при этом обвиняемые поняли, что их обидчик получает разнос. Как только бритоголовых отпустили, майор сам позвонил генералу доложить об исполнении и тогда услышал от него совершенно противоположное: — Майор, не принимайте близко к сердцу то, что я вам говорил. Нужно было сделать вид, что я вас распекал. Вы действовали правильно. Теперь нам известно, кто ещё охотится на Зивелеоса. А что с Самолётовым? Его вы взяли? Майору Скорикову пришлось пояснять, что он не мог брать человека в полу бессознательном состоянии. Это, во-первых. А во-вторых, тот факт, что Самолётов упал от удара резиновой дубинки, чётко говорит о том, что он не Зивелеос, которого невозможно, как известно, ни сбить с ног, ни даже убить огнестрельным оружием. Но беседовать он с ним собирается сейчас же, так как по донесению его сотрудника, дежурившего у дома, Самолётов отправился на машине главного редактора, по всей вероятности, в редакцию газеты. Генерал Дотошкин внимательно выслушал доклад и одобрил действия майора, предложив поспешить в редакцию.
Бритоголовые бесшумно вошли в тёмную квартиру и закрыли за собою дверь, держа в этот раз перед собою пистолеты. |
