Пендергаст замолчал. Перельман чувствовал, как у него по спине ползут мурашки от ужаса.

— Вы больной человек, Пендергаст, — заговорил вдруг Бо, — если вы думаете, что эта история может меня устрашить. Та лошадь и в самом деле была опасной, и у меня есть бумаги, доказывающие это. Тренер подтвердил, что она была опасна, а ветеринар высшего класса одобрил эту квалификацию и усыпил ее. Это было единственным безопасным и человеческим выходом из ситуации, иначе опасность угрожала другим наездникам.

Пендергаст извлек из своего портфеля какой-то документ и положил его на стол:

— Это данные под присягой, нотариально заверенные показания того самого тренера. Он утверждает, что вы заставили его угрозами, включавшими и угрозы физического воздействия, сертифицировать коня как опасного. В этих показаниях он описывает ваше запугивание и выражает мнение, что лошадь не представляла опасности и вы были сами виноваты в том, что она сбросила вас. А еще он выражает глубочайшее сожаление о своем поступке и желание искупить вину.

Он достал из портфеля еще один документ.

— Вот показания под присягой от ветеринара, которого вы привлекли к делу. Он признается, что взял у вас пять тысяч долларов за подтверждение сертификации и усыпление лошади. Кроме того, он говорит, что вы угрожали, я цитирую: «сделать так, что его сын никогда до самой смерти не найдет работу», если ветеринар откажется сотрудничать. А его сын только что закончил Академию береговой охраны, и потому ветеринар оказывался целиком в вашей власти. Он тоже выражает глубочайшее сожаление в связи с той ролью, которую сыграл в убийстве этого прекрасного животного.

Бо побледнел еще сильнее. Одному богу было известно, что он сейчас чувствовал. Что касается Перельмана, то у него тошнота подступила к горлу. Эта история напомнила ему о том, что он сам был вынужден сделать со Слиго, — он не забудет этого до самой смерти.

Кабинет заполнился бескрайней тишиной. Похоже, Бо был не в состоянии говорить.

— Коммандер, — тихо произнес Пендергаст, — в ходе своей карьеры я имел дело со многими кровожадными психопатами. Но я редко видел что-либо столь отвратительное, как это хладнокровное, преднамеренное убийство доверчивого, невинного коня только ради удовлетворения вашего непомерного эго.

Наконец Бо открыл рот и сумел прокаркать:

— Что… вы собираетесь делать с этими бумагами?

— Прежде всего я заявляю свои требования. Вы позволите мне продолжать мое расследование так, как я сочту нужным, при вашем полном содействии. Вы немедленно отзовете ваше извещение о прекращении участия доктора Гладстон в расследовании дела и напишете ей извинительное письмо вместе с чеком на сто один доллар двадцать пять центов в оплату за буек, намеренно поврежденный лейтенантом Прихвостнем — я говорю о Дьюране. Вы больше не будете никаким образом контактировать с доктором Гладстон. Вы сохраните режим секретности, созданный мной, чтобы «крот» в вашем подчинении больше не имел доступа к информации о моих действиях. С этого момента я не буду информировать вас о моем расследовании… а вы не будете задавать мне никаких вопросов на этот счет.

Губы Бо беззвучно шевелились некоторое время, прежде чем он выдавил «хорошо».