— Это я, — пискнула трубка и затихла, отозвавшись через мгновение короткими гудками.

Итак, у нас было дело. У деловых женщин всегда бывают дела. Из-за которых они разбиваются в лепешку и требуют чего-то невозможного от своих сотрудников. Петров-Водкин улыбнулся. Телефон под кроватью мог значительно облегчить задачу следствия. Или запутать. Но проверить его было просто необходимо. Их отделу уже доводилось получать распечатки звонков. В хороших фирмах в квитанции об оплате указывали номера абонентов, в плохих — только название городов. Но если нажать…

— И что ты только делал под кроватью, дружище?

Кузьма Григорьевич вдруг решительно выпустил телефон из рук и резко подтолкнул его ногой. Потом согнулся и полез под кровать. Снова бросил трубку на пол и снова ударил по ней. Терпеливо полез под кровать. Следственные эксперименты Петров-Водкин любил проводить в тишине и одиночестве. Тогда он мог сделать интересные, важные выводы. Как, например, этот: «Телефон болтался под ногами. Он мешал Афине пройти… Она отбросила его с пути. Излишне резко». Нужно проверить на Леночке. Петров-Водкин задумчиво положил трубку в пакетик, а затем в карман. Это уже не вещественное доказательство, но еще не улика.

Нужно проверить на Леночке. А чтобы эксперимент был более значительным, пригласить, наверное, маму и тещу. Что-то ему страшно не понравилось в небрежности Афины, отправляющей «мобилку» в небытие.

Итак, самоубийство? Причем гражданка Наливайко так спешила к месту своего последнего полета, что отшвыривала из-под ног все, что попадалось. Так спешила, потому что боялась передумать? Или что-то другое? Петров-Водкин вышел на балкон. Он вдохнул теплый городской воздух и почувствовал себя спокойнее. Что ни говори, а квартира Афины вызывала разные чувства, в том числе и зависть. Кроме мыслей о работе, в голове у него засела и неизбывная мысль о несправедливости жизни. Ишь, студия… Ишь, устроилась! Зато на балконе у Афины он отдыхал душой — здесь стояли трехлитровые банки, именуемые «бутылями», валялись велосипедные шины, пылились сломанные швабры, дырявые ведра, трехногие табуретки и прочая рухлядь, вынести которую можно было, только организовав специальный субботник. На балконе было хорошо. Только непонятно, каким образом хозяйка преодолела перила? Это же как надо не хотеть жить, чтобы перелезть через это все, не убившись прямо тут на месте? Здесь можно было побить банки, вспороть себе живот древком старого знамени. И все это — еще до полета. А с учетом того, что Афина Наливайко была женщиной грузной, спортом не занимавшейся, вообще непонятно, как все это выглядело.

Петров-Водкин присел на корточки и принялся пристально рассматривать обойно-деревянные материалы, которыми хозяйка все же удосужилась облагородить балкон. Ничего особенного — доски и гвозди, и то и другое выкрашено в темно-зеленый цвет. Его внимание в большей степени привлекли гвозди. Она должна была зацепиться за них — их шляпки торчали от стены на несколько миллиметров. Они просто не могли остаться без добычи. Несколькими штрихами Петров-Водкин зарисовал в блокноте расположение гвоздей. Над этим тоже стоило поработать. Он осторожно снял и положил в пакетик вместе с телефоном обрывки ниток. Картина вырисовывалась, прямо скажем, неприятная. При всех ее связях Амитовой остается только отдыхать. Афина Наливайко — не птичка и не гимнастка. Женщина, конечно, решительная, но чтобы так — у всей деревни на виду демонстрировать свою вспотевшую физиономию и дрожащие руки!..

Чтобы подтвердить собственную догадку, Петров-Водкин направился в ту часть квартиры, где стояла плита. По логике вещей, ящик с таблетками должен быть где-то здесь. В этой стране никто еще не дошел до такого уровня свободомыслия, что бы хранить лекарственные препараты рядом с кроватью. Тем более, что самолечение — одна из любимых русских забав.