— Я не убивал ее. Я не убивал Лялю. Не убивал, — то ли кричал, то ли шептал он. — Я не убивал. — И это было очень похоже на истерику, которую Леночка закатывала, когда не находила утром целых колготок. — Я не убивал, слышишь, ты…

Но самым неожиданным для Петрова было другое: синяя уже, но абсолютно спокойная Амитова тихо и твердо сказала: «Я знаю» — и наконец сняла пистолет с предохранителя…

Глава 21

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Они убили его дочь.

Они вырастили его внучку.

Они стали его семьей.

Пятнадцать лет он ненавидел их так, что успел полюбить.

И все это было теперь бессмысленным…

Он знал, что это Кирилл. И покойная жена знала, что это Кирилл. А потому пришлось принимать самое сложное решение в жизни. Убитая мать и убийца-отец. С этим нельзя жить. Одной такой драмы было бы достаточно, чтобы мир перевернулся, разорвался. Глебов не мог этого допустить. Но и простить этого он тоже не мог.

Но Жанна не должна была умереть… Это было против правил. Это не входило в сценарий. Они не должны были так поступить с Жанной. Жена-покойница говорила, что он — Глебов — застревающая личность. Чистая правда. Чистейшая. Но без Ляли он прожил пятнадцать лет, зацепившись за месть. А что осталось у него теперь, без этой полюбившейся ему бабенки с полным отсутствием чувства юмора? Жанна не должна была умереть. Ну может быть, только пострадать так, как страдал он. Но — не умереть.

Стройная жизнь и скрепляющая ее идея поставить всех на свои места разрушилась. Потому что в палате интенсивной терапии лежала Жанна, которая не хотела возвращаться. Глебов знал, что она не хотела возвращаться к нему. Назло. Не исключено даже, что она встретит там кого-нибудь, кого нельзя будет у нее отобрать. Толика, например. Значит, оставалось закончить кое-какие дела и…

— Положи пистолет, Наташа. Он тебя уже не спасет. — Глебов стоял в дверях и спокойно смотрел на происходящее. — Все твои тайны известны всем.

— И Дамиру?

— И Дамиру… Кирилл, — Глебов брезгливо поморщился, — отпусти ее. Сядьте все. Ситуация вышла из-под контроля. И чтобы не было лишних движений — я приехал не один. Смотрите, ведите себя хорошо, детки… Отпусти же ее… — Он немного помолчал, подождал, пока Кирилл уберет руки от Наташиной шеи, а Наташа осторожно положит оружие на тумбочку, а Славик сможет сглотнуть слюну. Потом сказал: — Значит, так… — Он вдруг снова замолчал.

Опыт оперативника подсказывал Петрову, что все это плохо кончится. Он даже читал о том, что убийцы, загнанные в тупик, начинают вести себя неадекватно: они просятся в монастырь, перед этим расстреливая все, что попадется под руку. Впервые в жизни Петров пожалел, что подарил свой бронежилет теще. В качестве ватника.

— Мне больше незачем жить, — изрек наконец Глебов. — И вам — тоже.

— Может, я пойду? — спросил Петров, считая себя лишним на этом празднике жизни. — Мне молока купить надо.

— И вам — тоже, — повторил Глебов. — Ни Афине, ни Даше, ни Толику…

«Спиритический сеанс, — подумал Петров. — Вот оно, началось. Сейчас заставит всех молиться». Будучи профессионалом, Петров прикинул, что на Глебова можно было повесить убийство двух-трех депутатов, но, к сожалению, не всегда сбывается все, о чем мечтается.

— Никому. Двадцать лет назад один из вас убил мою дочь. Пять лет назад один из вас убил Толика. В этом месяце погибли Афина и Даша.

— А Жанна? — спросил Петров осторожно.