– Но хотел бы?

Змеелов задумался. Костер медленно догорал. Шут сидел неподвижно, не сводя взгляда с умирающего огонька. Змеелов вдруг подумал, что эта встреча не имеет никакого смысла. Вообще ничего не имеет смысла на пороге смерти… Он прошел по своему пути до конца. Прошел честно. О чем сожалеть? Если только о девушке…

Он представил, как она не спит этой ночью. Может быть, уже простившись с ним… А может, продолжая надеяться вопреки всему…

И он обратился к ней.

Когда я бродил один по пустыне, я любил ночь… Ночь наполнена каким‑то особенным смыслом, который я был не в состоянии постичь… Лишь тень понимания, скользнувшее в зеркале отражение отражения… В тот вечер, когда мы сидели обнявшись на берегу озера, мне не хватило нескольких мгновений для того, чтобы по‑настоящему понять ночь… Никогда и ни с кем я не был так близок к этому пониманию… Наверное, уже никогда и не буду. Может быть, это и есть любовь – возможность в близости с другим человеком раскрыть тайны совсем простых, но в то же время бесконечно сложных вещей – тишины, утреннего тумана над рекой, света луны?.. Не знаю… Жалею ли я о чем‑нибудь? Нет, скорее, благодарен тебе… Да и можно ли жалеть о том, чего уже никогда не будет?.. Был миг, вспышка… Истинная любовь мгновенна, сиюминутна – это краткий миг прозрения, и ты мне его подарила, возможно, сама того не желая. Можно ли желать большего?.. Нужно ли желать большего?.. Наверное, разгадка сущности этого мира гибельна для человека, допустимо только приближение к ней, в тот вечер я был у самой черты…

Он немного помолчал про себя. Потом мысленно заговорил снова, будто она была рядом и слушала его, красиво запрокинув голову.

Когда я сказал, что ни о чем не жалею, я немного покривил душой… Это даже не сожаление, я неправильно выразился, просто перехватывает горло от желания снова увидеть тебя спящей рядом, слушать твое дыхание, почувствовать, как немеет плечо, на котором покоится твоя голова, но бояться даже моргнуть, чтобы не потревожить твой сон. Просто лежать и смотреть в небо на свет луны, которая мне светит уже несколько лет, а может быть, несколько жизней, но светит только мне одному… Просто лежать и ни о чем не думать… Твои волосы щекотали бы мне лицо или шею, и мне пришлось бы очень хорошо постараться, чтобы не чихнуть и засмеяться или не откинуть их… И я бы каждый раз, когда ты начинала шевелиться во сне, пугался, что разбудил тебя каким‑нибудь неосторожным движением или слишком громкими ударами своего сердца… Ты могла бы забормотать что‑нибудь, а я напрягал бы слух, чтобы разобрать твои слова, надеясь, что произносишь ты мое имя…

Так думал змеелов, сидя у потухшего костра. Он поднял взгляд на шута.

– Я ничего не хочу менять, шут, – наконец сказал он. – Если изменить хоть что‑нибудь, это уже будет не моя жизнь. Змеелов умрет в любом случае…

– Что ж, – ответил шут, – может быть, ты и прав… Хотя я немного удивлен. Хотя… Он знает, кого выбирать. В этом ему не откажешь.

– Ты про горбуна?

– Да.

– Кто он?

– Ты все узнаешь сам, когда придет время.

– Разве оно еще не пришло?

– Смерть бывает разной, змеелов. Тебе это уже говорили… Вполне может быть, что у тебя впереди еще много времени.

– Еще одна загадка… Я во тьме.

– Мы все во тьме.

– Свет возможен?

– До него нужно дойти.

– Как?

– Ты сам знаешь.

– Я ничего не знаю, шут. И ничего не понимаю.