|
.. нет, спина была по-человечьи прямая, а лапы, хоть и покрытые шерстью, напоминали руки. Оскаленная морда заставила бы вздрогнуть даже покойника. – Грозно! – оценил Нургидан. – Впечатляет! Только знаешь, будь у зверя две головы, смотрелся бы страшнее. Еще бы пену с клыков и раздвоенный язык из пасти! – Издеваешься?! – рассвирепел призрак, но его перебил Дайру: – Постой, постой, что-то я... ах да, понял! Это же мой рассказ. Помните, вечером, про волков-оборотней... Он нас подслушивал, а теперь решил напугать. Призрак попытался возразить, но его возмущенный голос утонул в хохоте. – Ты бы лучше нарром прикинулся! – кричала Нитха. – Я б до Нарра-до всю дорогу бегом, даже моря под ногами бы не заметила! – А с двумя головами страшнее бы выглядел! – гнул свое Нургидан. – Хватит! – приказал учитель. – Живо по кроватям! Вторую ночь толком не сплю! – Не верите, да? Ладно, пожалеете еще! – грозно посулил Старый Вояка. – Вот будет страшилище вас жрать – и посмеюсь же я тогда! – Договорились, тогда и смейся, – разрешил Шенги. – А сейчас уймись, хорошо? А если притащится еще какое чудище, будь добр, попроси его подождать на крылечке до утра. Я спать пошел. 8Золотистая пышная птица в венке из красных ягод лукаво подмигивала с расписной лакированной шир- мы. Левое крыло ее было приподнято, словно она хотела закрыться от взоров захмелевших гуляк, как бойкая кокетка, притворяющаяся застенчивой. – Любят наррабанцы всякие ширмочки, занавесочки, – ухмыльнулся Киджар, откидываясь на высокую подушку и разглядывая хитрую птичку. – Не нравится им, когда человек со всех сторон на виду. Вот в наших тавернах – полсотни морд за одним столом, все жрут, пьют, орут песни, хлопают друг друга по плечам... весело! – Северный варвар! – подделываясь под гортанный наррабанский выговор, изрек Шенги. – Гурлианский дикарь, не обозвать бы тебя и вовсе силуранцем! Боги дают тебе случай приобщиться к культуре южных земель... – Оборвав фразу, Охотник продолжил уже без акцента: – Я думал, будет больше народу. – Так осень же! Ты бы летом сюда зашел... Шенги взял с подноса, стоящего меж сотрапезниками, кусочек халвы и рассеянно обвел взглядом круглое помещение, разгороженное вдоль стен такими же открытыми с одной стороны «клетушками» с расписными стенками-ширмочками и с пушистыми коврами на полу. В самом зале ковров не было – гладкие мраморные плиты. Там велась игра, по традиции костяшки вытряхивались из коробок прямо на пол. В центре зала возвышалась круглая сцена. На ней вяло танцевала тощая рыжая девица в наряде лисы – если судить по пушистому хвосту и забыть о том, что ни одна лиса не позволила бы себе щеголять в таких жиденьких клочьях меха, сквозь которые весьма откровенно просвечивает тело. Под доносящуюся сверху музыку «лиса» уныло кружилась возле спускающейся с потолка узкой винтовой лестницы. Соблазнительным зрелище назвать было трудно. Девица вертела задом, заставляя хвост виться вокруг ног, но сидящие у сцены игроки почти не поднимали на плясунью глаз. Впрочем, игроков всего-то было четверо: толстяк с обвислым брюхом, который, судя по всему, обыгрывал дряхлого низенького старикашку, и плечистый парень, пытавшийся что-то втолковать своему пьяному партнеру. Тот размеренно кивал. – А ну-ка, – неожиданно вскинулся стражник. – Да это же Хислат из моего десятка! Эй, Хислат! – рявкнул он так, что «лиса» на сцене подпрыгнула, а невидимые музыканты наверху сбились с ритма. Плечистый парень изменился в лице и, уронив коробку, поспешил на зов десятника. Его покинутый партнер, ничего не заметив, продолжал тупо клевать носом. |
