Свет танцевал… Я закрыл глаза от его сверкания и снова оказался в другом месте и времени, среди танцоров – не гладкокожих, а покрытых пушистым мехом. За спиной я услышал урчание – Мурри пришел и растянулся позади меня.

– Тот дом, в котором во время нашего первого посещения скрывался Мурри, – это развалины, но там есть большой зал?

Равинга кивнула. Алитта вернулась к еде, словно сыграла свою роль до конца. Казалось, она даже не слушала.

– Позволишь ли ты мне пойти туда? – продолжил я. – Мне надо подумать…

– Иди. Тебя никто там не потревожит, – ответила кукольница. Она не выказала никакого удивления моей просьбой. Возможно, она полагала, что я собираюсь взывать к Духу в молчаливой медитации. Это я тоже намеревался сделать – но позже.

Вместе с Мурри я отправился к развалинам. Внутри они выглядели лучше, чем снаружи. Возможно, когда‑то это была главная резиденция какого‑то младшего Дома. Я сгреб мусор из центра зала и подвесил на панель, которую наполовину оторвал от стены.

Проделав это, я начал гортанно напевать себе под нос, и через мгновение услышал ответное урчание моего товарища. Хотя мое пение на кошачьем языке казалось довольно жалким, я хорошо помнил некоторые ритмы, под которые их племя танцевало на острове. Мурри начал танец. Он обладал способностью своего народа заглатывать воздух, распушать мех и планировать в воздухе так же долго и высоко, как песчаные корабли Твайихика. Этого я не умел, но я мог прыгать и кувыркаться и обнаружил, что с практикой мое умение растет. Мы плели узор – он изящно, как свойственно его народу, а я неуклюже, куда хуже его. Но я упорствовал и продолжал петь, поскольку эти звуки задавали ритм, который побуждал меня прыгать и кувыркаться.

Когда я устал, то уселся на пол, скрестив ноги, и постарался освободить свой разум, думая только о котах, какими я видел их на празднике, и пытаясь выделить суть этих воспоминаний и сделать ее неотъемлемо своей.

Второй день я тоже провел в том же зале, изо всех сил стараясь овладеть кошачьим танцем, насколько это возможно. Поможет мне это или нет, я не знал, но ничего больше я не мог призвать в свою поддержку.

Той ночью у дверей звякнул мобиль, и Алитта впустила офицера собственной гвардии канцлера. Он бесстрастно посмотрел на меня и сказал:

– Завтра после второго звона перед полуднем тех, кто избран, ждет испытание.

В этом прямом заявлении не было ничего ободряющего. Я даже подумал, что он был возмущен необходимостью доставить мне это сообщение. Однако это был призыв, и дороги назад не было.

Когда он ушел, я сперва заговорил с Мурри. Его защищало только то, что я был претендентом на корону, – очень хрупкое перемирие, которое рухнет, как только я потерплю неудачу.

– Уходи к безопасности, брат. Вскоре я уже не смогу заступиться за тебя. – Я посмотрел на Равингy. – Могу ли я сделать что‑нибудь, чтобы Мурри точно не пострадал?

Она ответила мне ледяным взглядом:

– Ты настолько сомневаешься в себе, Хинккель? Сейчас ты не должен держать в голове таких мыслей.

– Случай действительно не благоволит человеку, – ответил я. – И если случай предаст меня, я хочу, чтобы Мурри был в безопасности.

Она поджала губы.

– Есть узы, к которым можно воззвать.

Я глубоко вздохнул. Протянул руку и зарылся пальцами в мех на голове Мурри.

– Да будет так. Большего от тебя я не прошу.

29

Как и во время отбора соискателей короны, площадь перед дворцом была забита толпой, хотя стража удерживала ее на некотором расстоянии от мобиля.