|
Хабан‑джи был вапаланцем, потому Дома относились к нему по большей части благосклонно. Варвары для них особого значения не имеют, потому что важнейшие купцы напрямую с ними дел не ведут. Они уверены, что император из чужих краев удержит в узде Дома не лучше, чем ребенок – необъезженного ориксена. Затем, – загнула она другой палец, – сами Дома. Они принесут присягу, пусть и неохотно, чужаку, но будут интриговать у него за спиной. Они уверены, что на человека из их среды можно будет влиять и что он быстро поймет и их, и их дела. Они даже предсказывают изменение традиции, при котором лишь старший сын Дома будет иметь право быть избранным для состязаний. У Шанк‑джи много последователей среди молодежи разных Домов. Он щедр с друзьями, а Хабан‑джи потакал ему и давал ему много. В‑третьих, – она загнула очередной палец, – народ в целом. Как и торговцы, они хотят мира, а значит – сильного императора. Чужаку они не обрадуются, особенно такому, который, по слухам, обладает странными силами. То, что ты, – она обращалась напрямую ко мне, – имеешь некую связь с песчаным котом, дает повод для сплетен, причем, разумеется, не в твою пользу. Четвертое, люди других королевств. О тебе ходят и другие слухи, Хинккель, причем исходящие от тех, кто должен бы желать тебе добра, а не зла. Твой брат открыто присоединился к последователям Шанк‑джи. Он много и долго говорил против тебя, и никто из твоего клана не встал на твою защиту. Мы слышали, что только твоя сестра Кура молчит и, похоже, неплохо к тебе относится. Но она одна против многих, и говорят, что она слишком мягкосердечна.
Я поморщился. Чего еще я мог ожидать от своего отца? Если бы я вернулся после соло – нет, я был уверен, что он никогда не принял бы меня как своего полноправного сына. – Болтовни много, – заметила Равинга. – Но этого следовало ожидать. На рынке всегда полно слухов. Когда прибывает Шанк‑джи? – Наверное, через пару дней. – Алитта снова взяла ложку и принялась за похлебку. Я отодвинул свою миску. Хотя я каким‑то образом прошел через все испытания, я не мог избавиться от мысленного видения рубящих пластин мобиля, который изо всей силы раскачивают стражники, и короны, покоящейся в его середине. Мне не оставалось ничего, кроме как встретить еще и это испытание. – Есть ли возможность увидеть подобие мобиля где‑нибудь, кроме дворцовой площади? – спросил я. – Конечно. – Равинга повысила голос, чтобы ее услышали в лавке: – Манкол, принеси сюда один из императорских мобилей. Мы делаем их в миниатюре, – пояснила она. – Сейчас они очень хорошо расходятся. Чужестранцы приобретают их в знак того, что видели последнее испытание. Покупателей будет много – каждая королева привезет с собой гвардию и домочадцев, а многие приедут сами по себе. Такое случается лишь раз в поколение. Старик принес сверкающую, вращающуюся конструкцию из металлических пластин. Равинга встала и подвесила его на один из шнуров под потолком, на которых обычно вялились мясо или фрукты. Я откинулся на сиденье, чтобы понаблюдать, как он качается от одного ее прикосновения. Во время испытания его будут постоянно раскручивать за управляющие им веревки. Среди лезвий виднелась настоящая маленькая корона, и я смотрел на нее безо всякого желания взять ее в руки. Разве не смерть по большей части была наградой тому, кто вступал в круговерть мобиля? Я знал, что это оставляли на долю преступников, чьи злодейства считались самыми ужасными. Однако этих несчастных загоняли туда насильно, и они с самого начала знали, что обречены. Свет танцевал на мелькающих пластинах. В комнате стоял громкий мелодичный звон, хотя и не такой громкий, как от того, что изображала эта игрушка. Свет танцевал… Я смотрел на раскачивающиеся пластины. Настоящие были острыми как ножи, покрытыми по краям алмазами, они могли рассечь неудачника на ленточки. |
