Кибитку, впрочем, сопровождал куда более впечатляющий, чем она сама, эскорт, состоящий из четырех всадников. Все они были представителями рода человеческого, подтянутыми, лет сорока – сорока пяти, одетыми как попало – в смысле вразнобой, но основательно, по‑дорожному. И все четверо были неплохо вооружены. Несмотря на средневековую кибитку и цивильный наряд, у них было довольно современное вооружение (я чуть не прослезился, узрев своего «старого знакомого» – десантный вариант АКМ). Это, ей‑богу, приободрило меня: уж там, куда дошел «Калашников», русский человек не пропадет никогда.

А сбоку от кибитки скакал пятый всадник. Скорее всего, начальник отряда. Хотя, как и на всех его подчиненных, на нем не было никаких знаков отличия, он уже одним видом не давал никому сомневаться в том, кто здесь главный. И конь под ним был получше, и осанка погорделивеи, и одежда подороже и поновее – сплошная кожа и фланель, да и сукно потоньше, чем на «рядовом составе». И оружие офицерское, пистолет в кобуре с серебряным гербом‑тиснением и короткий меч, скорее, кортик на кожаной портупее из хорошо подогнанных ремней, охватывавших его атлетический торс. Физиономия у командира была брезгливо‑озабоченная.

Вся кавалькада замедлила свой ход, сошла на обочину, остановилась и начала спешиваться, дойдя до нашего костерка. Сомнений в том, что прибыли по мою душу, у меня даже не возникло.

Командир, соскочив с коня, не глядя бросил удила поспешно подбежавшему к нему стрелку и решительным шагом двинулся к заторопившемуся ему навстречу карлику. Тот демонстрировал все возможные проявления подобострастия. В исполнении уродливой пародии на человека они, разумеется, и не могли выглядеть иначе чем злой насмешкой над человеческой лестью.

Отношение к гомо сапиенс в здешних краях было явно неоднозначным. На полянке образовался своего рода трехслойный пирог. Чуть поодаль ломали шапки явно «опущенные» под карликов белобрысые парни, а мохнатое гномье отродье, в свою очередь, лебезило перед немногим от тех парней отличающимся спешившимся всадником. После короткого и не слишком, судя по всему, приятного обмена любезностями командир отодвинул своего малорослого собеседника в сторону и двинулся прямо ко мне.

К тому времени я – на каком‑то подсознательном уровне, тем чутьем, которое развивается у всякого, кому приходилось соприкоснуться с военной службой, – произвел примерную оценку сложившейся обстановки. Выглядела она так.

На тревогу, вызванную моим появлением в каком‑то богом забытом, судя по всему, месте какого‑то неведомого мне мира, последовала бурная реакция на местах и немедленная, решительная откуда‑то «сверху».

Бессмысленно было даже и задумываться над тем, чем уж я так заинтересовал здесь всех – или все рано или поздно выяснится само собой, или я так и помру, не сподобившись узнать этого. В тот момент это было мне решительно безразлично. Я слишком устал, чтобы размышлять на такие темы. Главное, что никто не держался со мной враждебно. Осторожно – да. Даже опасливо. Если присмотреться, то уважительно. И ясно, что отношение такое связано прежде всего с дурацким, похожим на уродливое лицо пятнышком на локтевом сгибе моей левой руки.

Факт, что разбираться со мной, а точнее – просто доставить меня в те места, где такими разбирательствами есть кому и есть зачем заниматься, поручили первому подвернувшемуся под руку «авторитету», случившемуся окрест. Возможно, человек ехал куда‑то по делам со своей небольшой свитой. Возможно, в его планах было провести время куда как лучше, нежели в моем не слишком для него интересном обществе. Кибитку с вооруженными охотничьими стволами мужичонками, похоже, реквизировали где‑то по дороге – экспромтом. Вопросов при таком раскладе возникало немного: стоит ли стремиться попасть по назначению – к тем, кто со мной как‑то разберется и распорядится, – или же искать способ независимо от этих не видимых мною сил обрести свободу и самостоятельность и попробовать как‑то самому справиться с ситуацией? Последнее, честно говоря, представлялось гораздо менее реальным.