А по окружности – неровно и совсем недавно – другими знаками, больше похожими на иероглифы, было выцарапано что‑то, вдруг показавшееся мне знакомым. То, что я уже видел похожую надпись, не сразу дошло до меня – я уже засовывал монету обратно в карман. Но остановился и снова поднес монету к глазам. И тогда только понял, что именно эта надпись (не похожая, а – готов поклясться! – именно эта) была кровью намалевана над постелью моего брата. Тогда еще, целую вечность назад. Вчера или позавчера…
Я осторожно спрятал монету. Покосился на дремлющего Дуппеля и на равномерно трусящего следом за колымагой Тагару. Мои манипуляции с монетой – да и ее саму – кажется, не заметили. Почему‑то мне показалось, что не нужно спешить ее кому‑либо показывать.
Хотя, конечно, от вещей в этом крае можно было ждать всего чего угодно. Монета могла оказаться радиоактивной, ядовитой, заколдованной, наконец… Но для меня она была какой‑то весточкой о судьбе Ромки. Хоть и чьей‑то недоброй, видно, рукой написанной, из Темного Мира пришедшей, но весточкой!
И, значит, действительно не по душу Тагары приходил к нам черту подобный юродивый. Но и простым разбойником он не был. Он был посланником тех, других, враждебных Дуппелю с Ольгредом и Троем сил этого мира. Ладно, им‑то пускай враждебных, но враждебных ли людям вообще? Откуда я знаю, что на самом деле случилось с братом? Пока что со мной хотят по секрету связаться.
Может, готовят ловушку. А может, и нет. Не буду спешить, пока хоть в чем‑то не начал разбираться в Странном Крае…
* * *
Подарив нам это, хотя и не слишком приятное, приключение, дорога, вероятно, исчерпала свой запас сюрпризов и стала просто узкой просекой в густом лесу, изобилующей колдобинами и рытвинами всех известных конфигураций. Для меня дорога эта оставалась интересной, а вот Тагара – загрустил. Не то чтобы его сморила усталость. Похоже, он был просто неутомим. Ему было откровенно скучно трусцой тащиться следом за нашей арбой. Временами он пробовал заговорить со мной, но присутствие Дуппеля и еще что‑то (непонятное мне) удерживало его от этого. Не давало быть откровенным. Поэтому мальчишка становился все более и более мрачен. Бросал направо и налево косые взгляды, явно хотел и одновременно боялся отделаться от этого докучного бега за арбой.
Но потом – у моста – судьба улыбнулась ему.
Высланный с дозором вперед человек Сотеша вернулся с каким‑то донесением, взволновавшим всю нашу путевую охрану. Капитан энергичным жестом распорядился приостановить движение нашего небольшого отряда. Сам вместе с парой своих людей спешился, вооружился биноклем и отправился к близкой уже кромке молодой поросли, которой обрывался лес, что‑то высматривать впереди, укрывшись за тонкими стволами поредевших деревьев.
Я и не заметил, как вслед за лазутчиками в подлесок нырнул и Тагара. Просто он вдруг как‑то выпал из поля моего зрения и, сколько я ни крутил головой, никак не объявлялся нигде окрест.
Я машинально проверил, на месте ли чертов фиал. Тот был на месте, Тагара – нет. Он появился секунд через сорок, изрядно запыхавшийся и возбужденный.
– Ух ты! – сообщил он с каким‑то даже восторгом в голосе. – Там танк!
По всей видимости, танки в здешних местах были изрядной редкостью. Тем не менее один – на нашу голову – сыскался.
Еще через минуту‑другую к «обозу» вернулись Сотеш и его люди. Дуппель перебросил себя через борт арбы и поспешил им навстречу.
– Все в порядке! – сообщил он, вернувшись. – Это наши. Из риккейского филиала.
Танк, прибывший по наши души, оказался, впрочем, не совсем танком.
У реки – там, где ее пересекал мост, в том месте, что на языке военных называется «тет де пон», нас действительно ждали. Ждал нормальный защитного окраса бэтээр. |