Анна не любила Дональда Радлета еще с тех самых пор, когда он был мальчишкой. А теперь, уже к взрослому, ее неприязнь порой переходила в ненависть. И Анна, которая была способна объяснить себе чувства любого другого человека, не могла дать разумного объяснения своему собственному отношению к родному сыну Томаса. Нет, это была не ревность, потому что если бы сыном Томаса был Мэтью, то она, возможно, даже смогла бы полюбить его. А в Дональде Анна видела только самодовольного, упрямого, нахального выскочку, который даже заявлял о своих правах на дом, поскольку являлся незаконнорожденным сыном хозяина.

Однако, наверное, следовало признаться самой себе, что она испытывала к Дональду и ревность. Хотя Томас никогда открыто и не говорил об этом, Анна догадывалась, что ему не просто нравился Дональд, а, как ни странно, он даже гордился им. Этого Анна не могла понять. Не получая все эти годы ни единой весточки от Дика, Томас стал думать о нем как о мертвом и перенес свои отцовские чувства на этого бастарда. Как ни крути, а Дональд Рад лет все же был бастардом. И Анна не ругала себя за то, что называет его так, потому что, по ее мнению, именно это слово больше всего подходило к нему. Да если бы не трагедия, которая десять лет назад обрушилась на особняк и его обитателей, Дональда Радлета и за ворота не пустили бы, не то чтобы в дом. Хотя, вероятно, Томаса и забавляла настойчивость мальчишки, который наблюдал за домом со скалы, он никогда бы официально не признал своим сыном ни его, ни какого то другого из своих многочисленных незаконнорожденных отпрысков.

– Как Констанция? – поинтересовался Томас.

– Я ее сегодня еще не видела, но Барбара говорит, что ночь прошла спокойно, во всяком случае, она не слышала, чтобы Констанция плакала.

– Она расстроилась.

– Да, и, по моему, довольно серьезно. Просто подло было с его стороны так часто бывать здесь, если в то же время он собирался обручиться с другой.

– Как и многие мужчины, он, похоже, попытался погнаться за двумя зайцами. Если бы обстоятельства не изменились, я уверен, он выбрал бы Констанцию. Но какой мужчина, окажись он в положении Хедли, стал бы жениться на женщине с приданым в сто фунтов в год? Сейчас Хедли попали почти в такую же ситуацию, в какой я сам оказался десять лет назад. Вроде бы я должен был бы радоваться, но нет, побывав в этой шкуре, я никому такого не пожелаю.

– Но он не имел права ухаживать за ней.

– А он и не ухаживал, просто в течение многих лет приезжал в гости.

– Вы не видели того, что видела я.

Томас взял Анну за руку и, глядя ей в лицо, ласково произнес:

– Никто не видит того, что видишь ты, Анна. Я говорил тебе, что ты чудесная женщина?

– Ешьте ваш завтрак. – Анна быстро заморгала глазами.

– Анна.

– Что? – Она выпрямилась, глядя на Томаса.

– Я должен был жениться на тебе.

Оба молчали, глядя друг другу в глаза, а потом Анна бросила небрежным тоном:

– Да, должны были, но не женились.

– Если бы у нас был ребенок, я точно бы женился.

– Жаль, что его нет, не так ли?

– Да, конечно, но ты не можешь сказать, что я не старался, правда? – Томас закончил эту фразу уже почти шепотом. Анна шутливо шлепнула его по руке.

– Ешьте ваш завтрак, тосты и кофе остынут. И не валяйтесь долго, поднимайтесь, мы пойдем на прогулку в поля.

– Ох, да не тем мы занимаемся.

Анна подошла к двери, распахнула ее и повторила:

– Мы пойдем на прогулку в поля. – Закрывая за собой дверь, она услышала смех Томаса.

Прежде чем пересечь узкую лестничную площадку и войти в противоположную дверь, Анна остановилась и задумалась. Мужчины жестокие, все мужчины жестокие.