Капитан (заносчиво):

— Ну, и что вы конкретно предлагаете?

Бекеч переглядывается с оперуполномоченным:

— Мы предлагаем…

ЗАТЕМНЕНИЕ.

Под мелодию тюрьмы, гнетущие звуки,

ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ, НА ШИРОКОМ ЭКРАНЕ

проступает внутрилагерная каменная тюрьма. Уже отстроено и второе ее крыло. И обносится (еще не везде обнесена) деревянным заплотом. Давящая угрюмость.

От нас к тюрьме идут два офицера в зимней форме. Они проходят между столбами недостроенного забора и звонят у железной двери. Это Бекеч и оперуполномоченный.

КРУПНЕЕТ.

В двери отодвигается щиток волчка, его место заступает глаз.

Долгое громыхание отпираемых запоров.

Дверь открывается медленно, тяжелая. Надзиратель сторонится, пропуская начальство

ВЕРТИКАЛЬНЫЙ (УЗКИЙ) ЭКРАН

в ярко освещенный коридор с неоштукатуренными стенами из дикого камня и каменным полом. Еще запертые железные двери налево и направо.

Позади нас с громыханием запирается дверь, через которую мы вошли.

Надзиратель выбегает вперед и

лязг, громыхание

отпирает одну из дверей.

ВСТУПАЕМ В НЕЁ.

Там еще один коридор, такой же, но подлинней, и двери камер направо и налево.

ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.

Тюремная канцелярия — по сути, камера с маленьким окошком вверху, только нет нар, пол деревянный, стены оштукатурены и несгораемый шкаф.

За столом — Бекеч и оперуполномоченный. Перед ними стоит С-213.

— Значит, кормят хорошо?

— Не обижаемся, гражданин старший лейтенант. Погуще кладут, чем в общей столовой.

— И тепло в камере?

Лицо С-213. Круглое. Покойное. Счастливое.

— Спасибо, тепло. И матрасы дали. И домино дали.

— Значит, в козла режетесь?

— В козла.

— Добро! И на работу не гонят. И до конца срока так?

Что ж, хоть бы и до конца, — наверно думает С-213.

— А вы не подумали там, в шестой камере, что если администрация лагеря спасает вас от ножа, — так надо ей служить!!

С-213 насторожился.

…Сейчас вот у нас идет спор — не распустить ли вас по баракам?

Сонное благодушие как сдернуло со стукача. Открылся неглупый быстрый взгляд:

— Гражданин старший лейтенант! Ведь зарежут как поросенка! Ведь не знаешь, где смерть ждет…

— Так надо знать!

Это вскрикнул Бекеч и вскочил, презрительный:

…Надо узнать, где эта ваша смерть ходит! На чьих ногах?!

Растерянное лицо стукача. Он умоляет. Он думает. Он ищет. Он хочет понять!

Бекеч отрывисто:

— Подозреваемых. А может, тех самых, кто режет. Будем подбрасывать к вам в камеру. По одному. И тут испугаетесь?

Осенение великой мысли на лице стукача! Его пальцы! Его зубы! Шепчет:

— Забьем! Задушим!

Спокойный голос оперуполномоченного:

— Нет. Лишить жизни — мы управимся и по суду. А ваша задача до-пы-тать-ся! И запрещенных приемов — для вас нет. Узнаете — будете в лагере ж и т ь. А не узнаете — выкинем вас на говядину!

Пошла мысль! принялась!

ШТОРКА.

Камера. Двухэтажные нары с матрасами, над ними — обрешеченное крохотное оконце. Лязг открываемой и закрываемой двери. Двери мы не видим, она рядом с нами, — но видим, как человек двадцать этой камеры с обоих «этажей», где они сидят и лежат, — все встрепенулись, бросают домино, обернулись к нам, и, будто из пещеры, подтягиваются, подбираются к краю нар — четвероногие!

каракатицы!

спруты! Они не помещаются на экране сразу все, они стиснуты.