— Да, не густо пока, — отмечает Берды Мурадович, поднося пиалу к губам.

В беседу вступает Чары:

— Берды-ага, если говорить на полном серьезе, через год на всех пикетах будут наши ребята. Это точно. Комсомол взял это дело в свои руки. В ЦК комсомола да и в высших директивных органах этот вопрос на первом плане стоит.

— Да, конечно, мы об этом слышали, — соглашается Кербабаев. — Вот среди нефтяников Запада Туркмении давно уже туркмены-рабочие превалируют. Надо добиться, чтобы и механизаторы на канале были своими, коренными жителями этих мест. А то говорим: тридцать шесть национальностей тянут голубую артерию жизни, а о туркменах умалчиваем. В руководстве пока кроме Аманова, да тебя вот теперь узнал, никого больше не знаю. Калижнюк, Захарченко, Курылев, Церетели... Все тут: и украинцы, и грузины, а туркмен нет.

— Берды-ага, — вставляю я слово. — Вы забыли о Караше Иомудском. Он же — туркмен. И это по его трассе идет многотысячный отряд из тридцати шести национальностей...

— Да, да, сынок, ты прав, — вдруг подобрев, соглашается Кербабаев. — О Караше мы совсем забыли. Да, конечно, это наша гордость. Вот таких нам побольше надо...

Через два дня подъезжаем к зеленым воротам городка танкистов. Дежурный офицер, давно осведомленный о нашем приезде, велит открыть ворота. Двое солдат распахивают их. Внутри городка видны казармы, складские помещения и зачехленные танки, стоящие в длинный ряд. Мне невольно вспоминается мой родной Хурангиз. Только там были не танки, а самолеты. А ребята точно такие же, как эти, что встречают нас. Вот и офицер, чем-то даже похожий на моего командира Хатынцева, докладывает командиру полка о том, что полк по случаю торжества построен. Полковник принимает рапорт, командует «вольно» и подходит к нам. Пожимает руки начальнику политотдела «Каракумстроя» Еременко, Кербабаеву, Ковусу, Чары, Бердыназару — всем по порядку.

Освоились, входим в клуб. Поднимаемся на сцену и садимся на две скамейки у длинного, накрытого красной скатертью, стола.

Командир полка вечер проводов уходящих в запас воинов-танкистов объявляет открытым и тотчас гремит оркестр. Музыканты играют выходной марш. Все в зале встают. Встаем и мы.

Знаменосцы выходят на сцену со знаменем полка.

Вслед за знаменосцами поднимаются на сцену тридцать шесть сержантов и солдат: это водители и механики танков. Командир полка называет поименно, и зал рукоплещет им. Чары сидит рядом со мной и говорит тихонько:

— Они еще до нашего приглашения сговорились ехать на стройку канала.

Слово дают Кербабаеву. Он не выходит на трибуну. Он говорит с места. Только встал и поклонился воинам. Начинает, как всегда, очень тихо:

— Дорогие товарищи, вот мы все, сидящие здесь, вот Бердыназар, вот другие мои молодые друзья, мечтаем поскорее увидеть новую Каракум-реку в песках. О ней столетиями мечтали наши предки. Мой отец не дожил до этого дня. Вот у Бердыназара отец тоже мечтал о канале счастья. Но только нам выпало счастье увидеть это чудо двадцатого века. Теперь так...

Вы знаете, товарищи, какие умные и способные руки нужны на стройке. Вот мы пришли благодарить дорогих наших танкистов за их патриотический порыв, за подвиг во имя труда...

Потом читаем стихи. Первому, как ни странно, Берды-ага дает слово Эдику Балашову. Я затаил дыхание. А он спокойно подходит к трибуне и начинает. «Канал - это новые урожаи хлопка. Канал — это арбузы и дыни». И вдруг, повышая голос, восклицает:

— Канал — это чайки в пустыни! Это розовые фламинго в голубой воде Каракум-реки!

Солдаты оживились и аплодируют.