8.

В Кельтебеден я не вернулся. Получил срочное задание написать о работе комсомольцев хлопкоочистительного завода и, что называется, завяз в Мары. К тому же начиналась отчетно-выборная пора: надо было как следует осветить всю комсомольскую работу в области. На канале тоже проходили собрания. Туда наведывались комсомольские и партийные работники, журналисты газет, но мне выехать не удалось. От Чары я узнал, что кельтебеденские коммунисты избрали своим секретарем Ковуса, а комсомольцев возглавила Лида — жена Шумова. Оба взялись за дело, как говорится, засучив рукава. Образовали «комсомольский прожектор», наладили соревнование между экипажами экскаваторщиков и бульдозеристов. И на общем собрании вызвали на соцсоревнование пионерный отряд керкинцев.

Я позвонил в Союз писателей и договорился: приедет целая группа на встречу с танкистами.

В пятницу утром ходим с Чары по перрону. И Ковус с нами. Ждем. И вот подкатывается поезд. Из девятого вагона не спеша выходят писатели. Первым ступает на перрон Берды Кербабаев. Он в сером костюме, без шляпы. За ним — Бердыназар, затем Рябинин и Балашов. Бригада подходящая. Вот только Балашов меня смущает. У него же кроме «Фламинго» ничего нет. Идем навстречу, здороваемся, и я представляю всем Чары и Ковуса.

Кербабаев чуточку улыбается и кивает головой. Он со всеми одинаков. Всегда в одной манере: легкая улыбка и кивок. И с моими друзьями он запросто: познакомился и сразу уйма вопросов. Балашов — этот держится с апломбом. Руки назад, голову вверх: разглядывает здание вокзала. Говорит небрежно:

— Утлый, оказывается, городишко... — Этого ему вполне достаточно, чтобы сойти за импозантного европейца.

Идем в гостиницу. Кербабаев беседует с Ковусом. Прораб зовет в гости, обещает предоставить все двадцать четыре удовольствия. Аксакал опять улыбается скупо и обещает непременно приехать в Кельтебеден и что-нибудь написать о строителях.

Мы с Рябининым идем сзади. Он спрашивает:

— Тебе сказал Берды-ага, что едешь на совещание в Москву?

— Нет...

— И о том, что стихи твои в «Смене» напечатаны — не знаешь?

— Об этом знаю. И теперь догадываюсь почему именно меня — в Москву? Ну что ж, поедем поглядим, что там хорошего...

Спустя час, устроившись в номерах, все собрались у Кербабаева. Пьем чай. Дежурная принесла сразу четыре больших пузатых чайника и целую дюжину пиал.

Ковус рассказывает о своем труднопроходимом участке, о ребятах. Рассказывает весело, с юморком: только и слышно, как похохатывает.

— Вах, Берды-ага, тут такие люди есть — прямо сами в роман просятся! Вот Природин не даст соврать. Аскад, например, сын татарского народа. Дурак был, никто его за человека не считал, а как бутылку чернил выпил, сразу поумнел!

Все смеются, потому что не поймут, как можно выпить бутылку чернил? А Ковус смотрит на меня и просит:

— Марат, подтверди. Клянусь, теперь этот Аскад лучше всех на участке работает. Восемнадцатый экскаватор считали погибшим. Весь покурочили. Аскад пришел, осмотрел и взялся за дело. В семи колхозах побывал. У одного башлыка мотор выклянчил, в РТС три комплекта свечей достал. А через полмесяца укомплектовал машину. Сейчас — две нормы каждый день выдает.

— Скажи-ка, Ковус, а есть у тебя на участке туркмены? — поинтересовался вдруг Кербабаев.

— Пока что только я один, — гордо отвечает Ковус и, понимая, что Кербабаев спросил об этом не ради красного словца, а озабочен участием туркмен в строительстве канала, заговорил извиняющимся тоном: — Но мы прилагаем, Берды-ага, все силы, чтобы поскорее вовлечь в строительство и нашу молодежь. Вот товарищ Аннаев не даст соврать. Уже несколько сот человек — детей колхозников — в училищах механизации сейчас.