Слезы, пролитые их мамами, заполнят железнодорожную цистерну. Сбрасываемые в Бостонскую гавань непереработанные отходы могут еженедельно заполнять по стадиону.
– Дэн Смирнофф сказал, вы теперь работаете вместе.
Сколько‑то пива попало мне в носоглотку. Надо отдать должное Ребекке: она умеет строить разговор.
Смирнофф и был истинной его причиной, а ерунде про Плеши и цистерну лишь полагалось развязать мне язык. Когда я увлекусь тирадой про ТКЭП, самое время будет дать мне под дых. Сколько раз я потчевал Ребекку «моей фирменной»? Два или три как минимум. Я люблю хорошие байки. Люблю повторять их по многу раз. Но Ребекка давно просекла: раскрути С.Т. на разговор про пипетки и цистерны, и он как с цепи сорвется. Как только я разойдусь про токсины, мне, «тепленькому», можно подбросить заковыристый вопрос, проследить реакцию по моей волосатой и исключительно выразительной физии и мельком увидеть правду. Или понять, обоснованы ли худшие ее подозрения.
– Смирнофф – один из тех, с кем мне приходится контактировать. Как охраннику в тюрьме – с педофилами‑насильниками.
– Ты к этой категории его относишь?
– Нет, он недостаточно хитер. Просто вечно на взводе и очень занят самим собой.
– Никого не напоминает?
– Ага, но у меня есть на то причины. А у него нет.
– Пэтти Боуэн из «НЭИ» сказала…
– Дай угадаю. Смирнофф пришел к ней и заявил: «Я собираю команду, группу мгновенного реагирования, которая будет покруче “ЭООС”, и Сэнгеймон Тейлор согласился со мной работать».
– Так Пэтти и сказала.
– Ну да, Смирнофф на днях мне звонил. Сама понимаешь, я повесил трубку, мне совсем не нужно, чтобы ФБР застукало меня на разговоре с этим гадом, поэтому он изловил меня в рыболовецком кооперативе, где я чистил рыбу. И сказал: «Мы с Пэтти Боуэн создаем группу быстрого реагирования, ну сам понимаешь…», и давай мне подмигивать. А я помахал на него ножом и сказал: «Слушай, гнойный ком, ты сам – как токсин, и если еще когда‑нибудь позвонишь мне или даже в “ЭООС”, хотя бы на десять футов ко мне подойдешь, я вот этим тебя, как тунца, разделаю». С тех пор от него ни слуху ни духу.
– Такая у тебя позиция? Что он террорист?
– Ну да.
Ребекка начала уже это записывать, поэтому я громко и внятно добавил:
– А мы нет.
– Значит, по твоему мнению, он – то же, что и Хэнк Бун.
– С моральной точки зрения, да, – заизвивался я, уходя от ответа. Но второго Буна нет и не будет.
У Буна был пунктик на китобойных судах. Он любил их топить. Он стоял у истоков «ЭООС», был героем вторжения в Советский Союз, но семь лет назад его вышвырнули. У побережья Южной Африки он под завязку загрузил свой «Зодиак» взрывчаткой «С‑4», нацелил его на пиратское китобойное судно и в последнюю минуту прыгнул за борт. Судно пошло на дно, он тоже залег в какой‑то слезливой европейской социалистической республике. Но время от времени он исчезает из виду, и по сей день китобойные судна черпают ил на дне всех семи морей.
– Бун боец, а Смирнофф просто жалок.
– Ты восхищаешься Буном.
– Ты же знаешь, что я не могу этого сказать. Я искренне против насилия. Ей‑богу.
– Потому‑то ты и угрожал Смирноффу ножом.
– У меня были смягчающие обстоятельства. Я преднамеренного насилия не признаю. В Буне даже нужды нет. Корпорации сами заложили под себя бомбу. Нам достаточно лишь поджечь фитиль.
Ребекка откинулась на спинку стула, ее зеленые глаза сузились в щелочки, и я понял, что меня ждет очередное «журналистское озарение».
– Я думала, ты ничего не боишься, но Смирнофф тебя пугает, верно?
– Конечно. |