Пойми, «ЭООС» редко нарушает закон. Самое худшее, что мы делаем, – время от времени портим чужую собственность, и то, лишь бы предотвратить кое‑что похуже. И все равно у нас «жучки» в офисах, телефоны прослушиваются, того и гляди начнется слежка. ФБР считает меня Шакалом, мать его, Карлосом. И по телефону мы ни о чем серьезном не разговариваем. Истинные профессионалы. Но этот клоун Смирнофф пытается организовать откровенно террористическую группировку. По телефону! Мозгов у него не больше, чем у тибетской собачки лхаса. Черт! Интересно, нельзя ли подать на него иск о диффамации за одно только упоминание «ЭООС»?!
– Я не юрист.
– А вот я явно вижу иск о диффамации, если какое‑нибудь средство массовой информации попытается хоть как‑то нас связать.
Она скорее развлекалась, чем сердилась. Впрочем, чего‑то такого я и ожидал: она считает, что я симпатичный, когда злюсь. Сколько ни говори про объективность и профессиональную этику, трудно дистанцироваться от парня, с которым трахалась на «Зодиаке» посреди Бостонской гавани во время перерыва на ленч.
– Я поражена, С.Т. Ты действительно только что угрожал «Уикли»?
– Нет, конечно. Я просто пытаюсь показать, насколько для нас важно отмежеваться от них с Буном. Как только мы закончим, я свяжусь с каким‑нибудь из наших молодых эко‑юристов и выясню, нельзя ли засудить его до полусмерти.
Ребекка улыбнулась.
– А я и не собиралась вас связывать. Никакой связи не существует. Но тема меня заинтересовала. Сам посуди, «Лига Айка Уолтона» перетекает в «Сьерра‑клуб», потом в «Экстремистов охраны окружающей среды», потом в «Национальную экологическую инспекцию»…
– Ну да, а потом Смирнофф, потом Бун, потом палестинская группировка «аль‑Фатах». Думаю, где‑то по цепочке дальше окажутся «Баско» и «Фотекс». Это опасная посылка, детка. Нужно провести черту между нами и Смирноффом. И даже «НЭИ».
– Никто не разрешал тебе звать меня «детка».
– Идет. Можешь называть меня кем угодно, кроме террориста.
4
Я сел на трамвай до центра, а после срезал через Норд‑энд до яхт‑клуба. Заправляют им рабы стиля жизни, будущие «бостонские брамины», но отсюда выходит в рейс и парочка старых, заблеванных туристических пароходиков, здесь же стоит одинокая рыбацкая шхуна, а еще это морская база северо‑восточного отделения «ЭООС». Нам здесь предоставили бесплатное причальное место – небольшой проем грязной воды, зажат меж пирсами, – и сделали это потому же, почему подарили «омни». Наверху мы держали шкафчик с оборудованием. Именно туда я сейчас направлялся, повышая давление очкастым олухам в парусиновых туфлях, ждущим, чтобы их допустили в обеденный зал. Я просвистел мимо и даже не обернулся, когда какой‑то болван пронзительно и вызывающе пискнул:
– Эй! Прошу прощения! Сэр? Вы член клуба?
Такое часто случается, в основном с бедолагами, которые истратили на членство рождественскую премию. Я даже не реагирую. Рано или поздно они сами узнают, что к чему.
Но в его голосе было что‑то чертовски знакомое. Я невольно обернулся. И вот пожалуйста, стоит, выделяясь в очереди, как дохлая гуппи в аквариуме с тропическими рыбками, и вовсе в себе не уверен. Дольмечер. Когда он меня узнал, ожил самый страшный его кошмар. А ведь это, честно, – один из моих любимых дурных снов.
– Тейлор! – Разважничавшись, он опрометчиво сделал первый шаг.
– Растяпа! – радостно крикнул я в ответ.
Дольмечер невольно опустил глаза на ширинку, а его приятели беззвучно заповторяли кличку у него за спиной. Учитывая, какие гиены эти зубоскалящие яппи, я понял, что припечатал Дольмечера до конца жизни. |