Утром я принял ванну, позаимствовал у горничной фен и засушивал им волосы, пока не стал похож на заднюю шину мотоцикла после трансконтинентального броска. Потом надел благопристойный костюм‑тройку и махровые гольфы, поверх которых натянул полиэтиленовые мешки, и сунул ноги в ярко‑зеленые высокие кроссовки, испачканные и заляпанные всевозможными токсичными отходами. (Пока не настанет пора пустить в ход это оружие, я держу их в переносном холодильнике.) И в качестве завершающего штриха повязал галстук, изображавший дохлую форель. Джим отвез меня в центр на своем пикапе. Сам он направился на поиски ремня для стиральной машины, а я подошел ко входу в большое офисное здание.

Охранники уже меня ждали и отвели куда‑то почти на самый верх. Мы провернули коронный номер с проскальзыванием, пролетев через лабиринт секретарей, а после они втолкнули меня в модный конференц‑зал, где собрался высший эшелон «Боунер Хемикэлс».

Все было расписано заранее. Тут сошлись десяток богатых белых мужиков, и все против меня. На самом деле я тоже белый, но почему‑то всегда про это забываю. Итак, белые мужики сидели полукругом, наподобие параболической антенны, в фокусной точке которой стоял одинокий стул, – чтобы они могли обрушить на меня всю свою мощь. Я же выбрал свободный стул в стороне, под окном. Заскрипела обувная кожа, поднялись невидимые облака одеколона и мартини, когда шишкам пришлось развернуться и переставить кресла. Кресла были массивными, поэтому передислокация потребовала немалых физических усилий. Я разрушил их четкий план, и теперь шишки расселись кое‑как: одни чинуши оказались слишком далеко в стороне, другим пришлось выглядывать поверх накладных плечей в едва заметную полоску. И все они щурились на солнце – удачное совпадение. Я откинулся со стулом, чтобы спинка уперлась в подоконник, а мои зеленые кроссовки задрались почти на стол. Оглядывая нервную фалангу сливок общества перед собой, я вдруг подумал, ну и извращенная у меня работа. Дни напролет я живу и работаю с людьми, которые, если бы не «ЭООС», нанимающая их, вероятно, устраивали бы кукольные представления на улицах. С людьми, которые кладут под подушку кристаллы кварца, лишь бы избежать рака, которые считают, что день прошел зря, если им не удалось проскандировать перед камерой новую речевку протеста. А после я угрожаю советам директоров крупных корпораций. В выходные я ныряю с аквалангом в канализационных отходах. Моя тетушка неустанно спрашивает, нашел ли я себе приличное место.

Все представились, но имена и должности быстро вылетели у меня из головы. Менеджеры высшего звена не прикалывают беджики с именами к угольно‑черным камвольным пиджакам. Большинство тут были боунерцами, но имелись и люди из «Баско».

– Мне очень жаль, что так вышло с вашим местом сброса диоксинов, – солгал я, – но не волнуйтесь. Проблема невелика, решается парой сотен фунтов динамита.

– Если думаете, мистер, что можете взять и заткнуть канализационную трубу Буффало, то ошибаетесь, – сказал шишка в очках размером с иллюминатор.

– Мне это с рук не сойдет?

– Да.

– Уже сошло. Переходим к пункту два. Одна маленькая птичка пропела нам про вашу тайную трубу на Ниагарском водопаде. Завтра мы покажем это место журналистам.

– Не знаю, о чем вы говорите, – заявил шишка, которого я мысленно окрестил «господин Трусло». – Нам нужно поговорить с отделом инженерного обеспечения.

– Пункт три. Вас, ребята, перекупает «Баско»?

– Подробности этой сделки хранятся в тайне, – заявил забальзамированный тип с выцветшими глазами.

– Не совсем, – отозвался я.

Еще один бонза (с эрекцией) неловко заелозил на стуле.

– К чему вы клоните?

Я присвистнул.

– Покупка акций лицами, обладающими конфиденциальной информацией, малыш.