— Будешь не одинок? — спросила Вика, кладя ладонь на его руку.

— Нет. Буду рядом с тобой. Рядом — вот в чем все дело! Если бы это была не ты, а кто другой, я бы не назначил встречу! И… — он поперхнулся, потом мужественно продолжил. — Видишь ли, меня так тянуло к тебе, что я не знал, от чего у меня больше в глазах темно: из-за смерти Катьки или из-за этой тяги! И ведь это было неправильно, так? То есть, теперь я знаю, что правильно, но тогда я думал иначе. И я… я решил развязаться со всем. По мужски и жестко. Чтобы… Чтобы не стыдно было умирать.

— Ты хотел выгнать меня? Ты думал, я уйду без тебя? Я бы ведь учуяла, что ты задумал.

— Ты бы ушла, — Стасик медленно покачал головой. — Когда мы с тобой договорились, что пойдем вместе, мне стало совсем тошно. Тошно оттого, что у меня голова кружилась, когда я представлял, что мы будем бок о бок смотреть в бинокль и я буду дышать твоими волосами. И я… я себя ненавидел! И я придумал, что я сделаю, — его голос стал совсем тихим, и, поскольку Вика сидела неподвижно, он наклонился к самому её уху. — Я решил, что изнасилую тебя и вышвырну. А потом застрелюсь — за все рассчитавшись. В том числе и за то, что с тобой учинил. За то, что поломаю тебе всю жизнь.

— Ты? Меня? Ты всерьез думал, что у тебя получится? — Вика почти развеселилась, несмотря на ужас их положения и серьезность чуть не с кровью вылившегося признания.

— Да… — пробормотал Стасик. — Не смейся. Чего смешного? То есть… Даже когда мы оба хотели, и ты не сопротивлялась… все кончилось разговором о прыщах. Что уж говорить, если бы ты начала отбиваться? И потом… Я не хотел умирать, не узнав, что такое женщина. И этой женщиной могла быть только ты!

— Вот как? Только я? — Вика схватила его за плечи и встряхнула. Тогда иди сюда!

Стасик сперва не понял, настолько он был погружен в свои переживания и горькие раздумья о своей несостоятельности и о том, что после таких признаний Вика должна его немедленно оттолкнуть. А потом он даже не вскрикнул, а захрипел. Обняв Вику, он вместе с ней повалился на диван, он мял её тело, а она изворачивалась в его объятиях, расстегивая пуговки и «молнии» на своей одежде. Их судорожная возня скорей напоминала борьбу, чем любовные объятия. Когда Стасик скинул джинсы, Вика запрокинула голову, заставляя себя не смотреть, и закусила губу. И все же не удержалась от того, чтобы поправить Стасика:

— Вот так… Входи чуть снизу… А то больно, будто… И… — это «и» перешло в короткий стон, и почти сразу же все было кончено. Стасик отвалился от Вики, тяжело дыша и чуть ли не с недоумением глядя на девушку. А она, присев, смотрела на него с не меньшим недоумением.

— Вот и все… — пробормотал Стасик.

Вика кивнула и провела рукой по дивану.

— Кровь… — сказала она. — Меньше, чем бывает… если верить рассказам, — ока коснулась своего рта, сразу отняла руку. — И здесь кровь.

Она до крови прокусила себе губу, ожидая того страшного и неведомого, что должно произойти.

— Я… — Стасик говорил с трудом, будто после отчаянного забега на длинную дистанцию. — Я должен был… В этой китайской книге по искусству любви… ну, где они все называют «нефритовые ворота» и «нефритовый столб»… там написано, что очень часто, лишая девственности, надо подкладывать подушку… тогда входишь мягче и под нужным углом… но я… я так… меня так захватило…

— О чем ты говоришь? — пустым голосом произнесла Вика.