– Именно туда.

Люблю, как все это расцветает в памяти снова, снова и снова. Люблю зимы, из за которых я так злилась, и даже ненастье, и наше многодневное молчание, когда Энрико не бывало дома. Люблю часы, когда я ждала щелчка щеколды, и он приходил, и стряхивал снег, или дождь, или пыль со своих сапог.

Хорошо, дочка, быть готовой к неожиданностям. Тут снег может пойти в любой момент, и даже летом я видела падающие снежинки, за которыми следовали бури света и тьмы. Странно думать, как долго я живу, странно, что, хотя я видела немало красоты, она по прежнему поражает меня.

Однажды Энрико рассказал мне, как в пять лет в синих calzoncini   и белых гольфах бегал по двору дома в Вероне, по прекрасному саду с большими папоротниками, белыми кирпичами, фонтанами и огромными горшками с растениями, за которыми ухаживал садовник его матери. В дальнем конце сада была огромная латунная скульптура, изображавшая трех шимпанзе: одна обезьяна закрывала себе руками глаза, другая – уши, а третья – рот. Скульптурная композиция находилась в небольшом пруду с проточной журчащей водой. Энрико сидел там целыми днями.

Я иногда вижу себя в детстве. Как сильно меня любили, как сильно любила я в ответ и в глубине детской души была уверена, что этому не будет конца, но не знала, что делать с такой любовью, и потеряла ее. Я прикладываю руки ко рту, к ушам и глазам, но я снова прихожу к тому же и по прежнему называю себя черной, хоть и вывалялась в муке. Я всегда была с моим народом, даже тогда, когда он не был со мной.

Твой отец не мучил меня вопросами о прошлом, поэтому я охотно рассказывала ему о нем и всегда думала, что он и ты – единственные, кому я могу доверить эти мои слова, записанные чернилами.

С тех пор как они поломали нам кости, мы можем предсказывать погоду: что мы видели от милиции Хлинки в 1942 и 1943 годах.

Что за острые камни поднимали наши колеса,

Что за высокие небеса снизошли на землю.

Золотым утром река повернула вспять,

И двое в форме появились у нас за спиной.

Мы спросили, какими дорогами можно бежать и спастись –

Они показали нам самую узкую.

Не ходи искать хлеб, темный отец,

Ты не найдешь хлеба под хлебными крошками.

Весна умерла в самом дальнем углу,

И наши песни ушли в горы,

Где звучали вдоль хребтов,

Так надень дважды снятую шляпу.

Мы назвали эту песню тихой,

Но она вернулась, отвечая.

Когда то мы ходили, ища небо,

Но, Господи, это была долгая дорога вверх.

Земля черных лесов, мы росли из тебя.

Мы нашли солнце в твоих ветвях,

Теплое убежище в твоих корнях,

Рубашку, шляпу, пояс во всем твоем мху.

Теперь идет дождь, сильно льет,

Кто может сделать нашу черную землю сухой?

Час наших скитаний был

И прошел, и снова был, и снова прошел.

Они заставили наши кибитки выехать на лед

И окружили белое озеро кострами,

И когда лед стал трескаться,

Хлинковцы радостно закричали.

Мы погоняли наших лучших лошадей вперед,

Но они, окровавленные, скользили к берегу.

Земля моя, мы твои дети,

Подопри лед, сделай так, чтобы он замерз.

Женщины подходили к своим окнам

Посмотреть, что ждет впереди на дороге.

Они выбрасывала золу костров,

Чтобы ее поднял ветер.

Самые темные зимние птицы

Сказали остальным не следовать за нами.

Снег падал крупными белыми хлопьями,

Наши колеса уходили в него по ступицу.

Как мягка дорога под ногами,

Ветки серы и голы.

Свет через свет на верхушках деревьев

Предупредил другой свет, чтобы не возвращался.