Что до хулиганства – оно заключалось в том, что Маринэ не составляло труда написать все три варианта диктанта. Музыкальный диктант – это мелодия, которую учительница играет несколько раз на рояле, а учащиеся записывают её в нотных тетрадях в виде нот в заданной преподавателем тональности.

Требуемые тональностью диезы и бемоли расставляли коллективно, всей группой, после чего, затыкая пальцами уши, когда звучал «чужой» вариант, писали свой, нещадно грызя карандаш и выплёвывая опилки.

О выходках Отара Темирова поговорим чуть позже.

Маков цвет

– Ну и что мне с вами делать? Восемь вариантов задавать, каждому персонально? Вы дождётесь! – пригрозила Ирина Львовна и услышала в ответ:

– А Маринка восемь напишет.

– Смело. Вот потому и не буду. А тебе, Марина, стыдно так себя вести, шестнадцать лет, давно пора стать взрослой.

– Пятнадцать, шестнадцати нет ещё, – уверенным баском возразили с задней парты.

– Ну, Отар лучше знает, – улыбнулась Ирина Львовна, и Маринэ залилась краской.

– Марина красная, как маков цвет, – добила её учительница. Маринэ сгребла с парты тетрадку и карандаш, сунула в портфель учебник и выбежала из класса. Ирина Львовна поняла, что перегнула палку.

Отар молчал, мял в руках карандаш. Раздался хруст. – «Ирина Львовна, карандаш сломался. Можно взять?» – Встал из-за парты, прошел к роялю, где стояли в стакане остро отточенные карандаши, вернулся на место. Кррак! – «Ирина Львовна, можно ещё взять?»

– Можно. Но можно выйти, ведь ты этого хочешь, Отар? И возвращайтесь дописывать диктант, оба. Так. Группа, прекратили ломать карандаши, у вас это вряд ли получится, для этого пальцы железные нужны… Пишем все диктант. На этот раз придётся самим, эта парочка вряд ли вернётся. Ннн-да.

Открылась дверь, и в класс вошла Маринэ. Прошла, глядя в пол, села за свою парту и принялась водить карандашом по нотным строчкам. Вслед за ней тенью скользнул Отар, сверкнул на класс злыми глазами и тяжело уселся на своё место. «Привёл, надо же! А девочка его слушается, хотя он младше на целый год. Издержки воспитания… Ну что ж, спасибо ему, исправил мой педагогический промах» – улыбнулась Ирина Львовна. Отар заговорщически ей подмигнул и, опустив глаза, занялся диктантом (Маринэ умудрилась передать Отару его вариант, иначе бы его в конце концов исключили из школы, а Маринэ этого не хотела).

Урок продолжался, диктант каждый писал самостоятельно. Маринэ сидела, сложив на коленях руки – давно написала свой вариант и теперь маялась без дела в ожидании, когда окончится урок. Ирина Львовна едва сдерживала улыбку: нечем девочке заняться…

Вот это удача!

Это случилось в конце мая. Стояла необыкновенная, прямо—таки африканская жара. Маринэ, привыкшая к абхазскому горячему лету (тридцать восемь градусов в тени и сорок два на солнце ни у кого не вызывали удивления), только пожимала плечами, Отар как всегда молчал, остальные совсем скисли.

Группа в полном составе сидела и лежала в тени огромной берёзы, дожидаясь Ирину Львовну, которая почему-то опаздывала (в учительской сказали, что она «задержится минут на двадцать пять, что-то там с ребенком, но занятия не отменяются» и велели им «погулять»). Маринэ с Отаром хватило времени, чтобы воспользоваться неожиданной удачей. А изобретательности им хватало всегда.

– Айда за мороженым! Мы тут в асфальт вплавились, а Ирка гуляет (называть так Ирину Львовну они позволяли себе только когда она была далеко). – Ну, кто пойдёт? Или нам с Маринкой одним?.. Боитесь, что горло схватит и петь не сможете? Да ни фига! С одной пачки ничего не будет, мы с Маринкой каждый день едим, и ничего (Маринэ при этих словах опустила голову, сосредоточенно разглядывая пряжку на туфельке и изо всех сил сжимая губы).