Арчил сменил тактику. У Маринэ появилась норковая шубка, которую она не надевала, упрямо ходила в стареньком пальто с изношенным ватином и вытертым воротником. Появились драгоценности, которые она не носила. Когда в дом приходили гости, Маринэ покорно позволяла Арчилу продеть ей в уши серьги и надеть на шею тяжелое колье с великолепными крупными гранатами. Маринэ была великолепна, гости завидовали Кобалии, а он не завидовал сам себе. У него была Маринэ, было всё… Не было только детей.

Кобалия молил жену о детях, как молят бога о чуде. В ответ Маринэ поступала как бог – молчала и терпела. Кобалия, не смея её тронуть, «отрывался» на ансамбле, который он к тому времени «довёл до ума» – сменил состав на профессиональный и пошел в гору: гастроли по стране, гастроли в Испании, гастроли во Франции.

На репетициях Коба зверел, и танцоры прозвали его «недоделанным Арчилом», Прозвище был двусмысленным, Кобалия злился, понимая, что без участия Маринэ здесь не обошлось. Так сказать, приложила руку… Пожеланиями артистов ансамбля Арчилу Гурамовичу Кобалии была вымощена дорога в ад – с отмосткой, обочинами и дорожными указателями.

Маринэ он «гонял» наравне со всеми, хотя она не была профессионалом и ей приходилось тяжелее остальных. Когда все уходили домой, Арчил разрешал жене передохнуть и снова заставлял заниматься, пока она не падала с ног. Кобалия ждал чуда, но при таких физических нагрузках «чудо» не могло произойти по определению. У Маринэ прекратились месячные и началась депрессия, которую муж упорно не желал замечать и называл капризами. Так прошло четыре года.

Сыновья Золотой рыбки

«Не хочешь детей, не надо» – сказал ей Кобалия. Нашел сыновьям няню (высшее филологическое образование, курсы психологии, английский в совершенстве) и через два месяца после рождения Тариэла загнал Маринэ в репетиционный зал – восстанавливаться. Маринэ улыбнулась (впервые за пять лет) и «восстановилась».

Сыновей она не любила, но им хватало отцовской любви, да и няня попалась заботливая. В три года дети уже бойко тараторили на английском. Впрочем, с матерью они общались на грузинском. Когда Гиоргису исполнилось пять, Кобалия уволил няню, с которой не нашел общего языка (Маринэ только усмехнулась, ей было всё равно, замороженной Золотой рыбке…) и дети пошли в баснословно дорогой детский сад (английский, бассейн, хореография, рисование и теннис, на выбор).

– Если я уеду на гастроли, кто останется с твоими детьми? – сказала как—то мужу Маринэ. Арчила резануло это «с твоими», он ожидал услышать – «с нашими».

– Найду, с кем оставить. Гувернантку найму. Не твоя забота.

– Не моя? Хорошо. Я запомню, – улыбнулась Маринэ, и Арчил впервые в жизни не нашелся с ответом.

– Нет, я не то хотел сказать…

– Ты уже сказал! – отрезала Маринэ. И в июне улетела с ансамблем в Мексику. Кобалия остался с детьми, сам забирал их из садика, кормил ужином, купал и укладывал спать. Впрочем, сыновей он забирал только на выходные – Арчил Гурамович оплатил пятидневное пребывание. Пятидневка устраивала всех троих, в элитном детском саду детям не приходилось скучать, а приходилось заниматься. Гиоргис с Тариэлом взахлёб рассказывали отцу, чему научились – перебивая друг друга и безудержно хвастаясь…

Тьма

– Маринэ… Дети… Ты хотела их убить, я видел! За что мне это, за что?

– Отари, у него бред, надо позвать сестру.

– Не бред. Я видел.—

Гмэрто чэмо, мой бог, я просто отвернулась. Не видела, как они раскачались.

– Ты незаботливая мать, только бить умеешь.