Вале, – он выяснил наконец, как звали девчонку, – он, по понятным причинам, ничего этого не показал, оставив ее ждать в полуразрушенной постройке непонятного назначения вдали от «схрона». Там он и нашел ее после того, как тщательно спрятал ящик, забрав оттуда только пакет с деньгами. Золоту еще предстояло дождаться своего часа, доллары же Филатов собрался отдать родственникам Вероники, если такие найдутся.

– Где ты живешь, Валентина? – спросил Филатов, когда через час они подходили к оставленному им у начала тропы джипу.

– В Оротуке, – ответила та. – Это далеко...

– Показывай дорогу, отвезу, – сказал Филатов, садясь за руль.

Дорога была ужасной, и только мощный вездеход, который достался от покойного сержанта, смог преодолеть бездорожье. Тем не менее часа через четыре они подъезжали к околице занесенной снегом крохотной деревни.

– Все, вылезай, – скомандовал Филатов, с тревогой глядя на показания счетчика. Девушка выскочила из машины и, не оглядываясь, потрусила по тропинке в направлении крайнего дома. За всю дорогу они так и не перемолвились ни словом.

Десантник развернул машину и тронулся назад. Он примерно представлял дорогу до Сусулена, но полностью проехать ее уже и не надеялся. И оказался прав – бензин кончился посреди леса, когда он уже был неподалеку от того места, откуда вела тропа в направлении лагеря. Поиски запасной канистры успехом не увенчались. Филатов чертыхнулся, захлопнул дверцу машины и на ночь глядя отправился в лагерь, собираясь переночевать в какой-либо постройке типа бывшего КПП, где была печка, а утром отправиться дальше.

Соседство трупов десантника не беспокоило. Он растопил «буржуйку» и улегся на столе, составлявшем, вместе с допотопным стулом, единственную мебель сторожки.

Проснулся Филатов на удивление поздно, сравнительно неплохо выспавшись, умылся снегом и углубился в лес, смутно припоминая, что во сне ему чудился шум вертолета.

От лагеря он успел отойти всего несколько километров. И тут откуда-то из-за деревьев послышалось:

– Стой, кто идет?

Юрий замер, потянувшись за пистолетом. Наперерез ему вышел солдат с автоматом, чего Филатов уж никак не ожидал. Служивый был не из здешних краев, скорее всего, судя по скулам и разрезу глаз, татарином откуда-нибудь из-под Казани. По-тамошнему Юрий его и поприветствовал:

– Салям алейкум, ашна! Чего охраняешь?

– Алейкум салям. Руки вверх!

– Подожди ты, руки вверх! Объясни толком...

– Стрелять буду!

– Джаляп, оминья кутак... – выругался Юрий, но руки поднял.

Солдат стволом автомата указал направление, куда нужно было идти, и сказал:

– Чего ругаешься, армия не служил, что ли? Устав не читал?

– Да читал я устав... Ладно, веди давай!

Они подошли к палатке, невесть откуда появившейся за ночь на поляне. Впрочем, может, Филатов вчера ее не заметил.

Солдат заорал у входа:

– Товарищ капитан! Разрешите обратиться!

Из палатки вышел затянутый в портупею поверх полушубка молодой офицер. Он уставился на заросшего бородой туземца, каковым, видно, посчитал Филатова. Татарин заорал, как на плацу:

– Докладывает рядовой Мурзабеков! Задержан на охраняемый территория! Ругался матом почему-то по-узбекски!

Филатов мысленно дал себе оплеуху: как можно было перепутать татарские и узбекские матюки?

– Свободны, Мурзабеков, отправляйтесь на пост. Предъяви документы! – это уже Юрию.

Юрию, который заметил несколько военных палаток, разместившихся неподалеку, и антенну радиорелейной станции, все это перестало нравиться.