Самолет затрясло, как будто он ехал по батарее. Ага, главарь помог своим. Обернулся, кричит. Кавказец подозвал Пашку и, оставив его держать Бандуру, скрылся в кабине.

Минуты две ничего особенного не происходило. Самолет колотился, как припадочный, Пашка держал Бандуру, дожидаясь, пока папа устанет и ослабит хватку.

Из кабины вышел кавказец и стал кричать Пашке и папе. Он ревел, как раненый слон. До Митьки долетали отдельные слова: «Павэл», «садымся», «Лына», какое-то «вар-вар» (авария? Ванавара?). Потом он ясно расслышал, что кавказец кричит «Дмитрий». Митька встал, чтобы подойти поближе. Его сразу швырнуло обратно на скамейку. Трясло так, что удержаться на ногах было невозможно. Лина сидела, остальные за что-нибудь хватались. Митька побрел то по стенке, то ползком, но пока добрался до Бандуры, кавказец успел прокричать все, что хотел.

Мимо пробежали Пашка и Лина, балансируя, как циркачи на проволоке. Пашка волоком притащил из хвоста самолета брезент, который тут же, скомкав, положили под Бандуру. Ее колесики утонули в складках и перестали ездить по полу. А Лина принесла парашют.

До этого момента Митьке почти все было понятно, а потом начался дурдом, или сюрреализм, как говорит ученый папа. Сюрреализм — это когда из привычных вещей составляют непривычные картинки.

Пашка застегивал на Лине парашютные лямки. Это еще можно было объяснить: наверное, Ванавара уже близко, и Лина хочет спрыгнуть на аэродром, потренироваться. Потом началось вовсе нееобъяснимое.

Папа, шатаясь от борта к борту, подбежал к рюкзакам, развязал оба, свой и Митькин, и вытряхнул все из них на пол!

— Что случилось?! — закричал Блинков-младший.

— …вайглу рос…

— Что?!

Балансируя на качающемся полу, папа надевал на него свою большущую оранжевую пуховку и опять кричал свой «вай глу рос». Блинков-младший наполовину расслышал, наполовину угадал: «Не задавай глупых вопросов!»

Интересненько! Напялить на человека пуховку в тридцатиградусную жару — это, по-папиному, не глупо, а спросить, что случилось, — глупо!

Не успел Блинков-младший обидеться, как попал из папиных рук в чьи-то еще. Оглянулся — Пашка. На плечи Митьке легли какие-то лямки; врезаясь в пах, затянулись ремни на ногах. Он испугался: связывают! И сразу же сообразил, что нет, его вторым пристегивают к Лининому парашюту.

Пашка еще что-то поправлял и затягивал, а папа тем временем кидал в свой опустевший рюкзак тушенку, сгущенку, большущий нож, зажигалку, Митькины носки, Митькины трусы, опять носки… Кавказец рядом с ним потрошил Линину сумку, подсовывая папе в рюкзак некоторые вещички, в основном прозрачные и с кружевами. Из серьезной одежды он оставил только куртку.

До Митьки окончательно дошло, что сейчас их сбросят вдвоем, и не на Ванавару, а на дикую тайгу. Парашют не выдержит двоих со всем барахлом. Вот им с Линой и оставляют главное, что нужно в пешем походе: огонь, еду, носки и белье на смену, чтобы ничего себе не натереть и не простудиться.

Пока что все подтверждало Митькину версию. Зеленоглазые хотят избавиться от Бандуры. Разыграли аварию, спасают женщин и детей. А следом выкинут за борт Бандуру — надо же облегчить самолет. Потом, конечно, Сергей Иванович в сложной аварийной обстановке совершит посадку. Еще и благодарность получит. Так что за папу можно не беспокоиться: не станет же Сергей Иванович разбивать самолет вместе с собой!

Блинков-младший уже стоял, весь пристегнутый, чувствуя спиной сквозь пуховку горячую Лину. А Пашка подскочил к самолетной двери. Она не распахивалась на петлях, как все нормальные двери, а целиком вынималась из проема. И вот Пашка, открыв запоры, взял эту дверь за ручки и выбросил из самолета!

Это потрясло Митьку.