– Мне тоже так кажется, сэр, – признался я. Капитан Буллен отказывался обращаться к нему «Ваша светлость», и будь я проклят, если соглашусь на подобные слова. – Я просто ничего лучшего в тот момент не смог придумать.

Он кивнул, удовлетворенный, и продолжил атаки на свой салат. Старый Бересфорд наблюдал за ним оценивающе, миссис Бересфорд – с улыбкой, мисс Харкурт, киноактриса, – с восхищением, а мисс Бересфорд так и не подняла головы с затейливо растрепанной прической.

Блюда сменяли одно другое. В этот вечер на камбузе командовал Антуан. Блаженная тишина, повисшая в салоне, была лучшим свидетельством его искусства. Легконогие индийцы‑официанты бесшумно двигались по пушистому темно‑серому ворсу персидского ковра, еда появлялась и исчезала, как в сказке. В самый подходящий момент возникала рука с бутылкой самого подходящего вина. Не для меня, правда. Я пил содовую. Так было записано в контракте.

Подали кофе. С этого момента мне надо было отрабатывать свое жалованье. Когда на камбузе нес вахту Антуан и был в форме, застольная беседа сводилась в основном к одобрительному мычанию да бессвязным возгласам восторга, которые только и нарушали благоговейную тишину, царящую в этом храме пищи. Торжественное молчание длилось обычно минут сорок, редко дольше. Я до сих пор не встречал еще богатого человека, который бы не любил поболтать дружески, весело и предпочтительно о собственных достоинствах. А первым партнером для поддержания подобной беседы неизменно оказывался сидящий во главе стола офицер.

Я осмотрелся, желая угадать, кто первый закрутит шарманку. Миссис Харбрайд – настоящая ее скандинавская фамилия была совершенно непроизносимая – худая, костлявая, прямая, как жердь, шестидесятилетняя дама, сколотившая состояние на безумно дорогих и до изумления бесполезных косметических средствах, которые благоразумно предпочитала не употреблять сама? Мистер Гринстрит, ее муж, бесцветная личность с серым, невыразительным лицом, женившийся на ней по одному богу известной причине, будучи сам весьма состоятельным человеком? Тони Каррерас? Его отец, Мигель Каррерас? За моим столом, вместе с Кертисами, которых, как и Гаррисонов, столь неожиданно отозвали из Кингстона, всегда сидело шестеро, но сейчас старик на коляске к общему столу не выходил, а ел в каюте в компании своих сиделок. Четверо мужчин и одна женщина – неудачное соотношение за столом.

Первым заговорил Мигель Каррерас.

– Цены «Кампари» совершенно чудовищны, мистер Картер, – он спокойно раскурил свою сигару. – Грабеж на большой дороге – только так их можно назвать. С другой стороны, кухня соответствует рекламе. У вашего шефа божественный дар.

– "Божественный", сэр, пожалуй, самое точное слово. Искушенные путешественники, которые останавливались в лучших отелях по обе стороны Атлантики, утверждают, что Антуану нет равных ни в Европе, ни в Америке. За исключением, возможно, Энрике.

– Энрике?

– Нашего второго шефа. Его вахта завтра.

– С моей стороны, пожалуй, невежливо, мистер Картер, давать оценку правдивости рекламы «Кампари»? – судя по улыбке, фраза не таила никакого подвоха.

– Напротив. Но лучше всего это сделать через двадцать четыре часа.

Энрике вас убедит скорее, чем я.

– Один‑ноль в вашу пользу, – он снова улыбнулся и протянул руку к бутылке «Реми Мартэна». Во время кофе официанты исчезали из зала. – А как насчет цен?

– Они ужасны, – я говорил так всем пассажирам, и всем это, по‑видимому, нравилось. – Мы предлагаем то, что не может предложить ни один корабль в мире, но цены у нас все же скандальные. Мне говорили это примерно десять человек из присутствующих здесь. Кстати, большинство из них по меньшей мере третий раз на борту.