|
Вентилятор кондиционера приладил так, чтобы он гнал холодную струю мне прямо в лицо. Затылок ныл, и ныл препротивно. Поправил под ним подушку, надеясь ослабить боль. Он ныл по‑прежнему. Плюнул на него и попробовал подумать. Кому‑то ведь надо было думать, а я видел, что Буллен не в том состоянии, чтобы мыслить. Я, собственно, тоже был не в том состоянии, но тем не менее мыслил и готов был поспорить на последний пенс, что враг а к этому времени иначе о нем не мог думать – знал наш курс, цель и время прихода не хуже нас самих. Я также знал, что они не могут нам позволить прийти вечером в Нассау. По крайней мере, пока не завершат того, что задумали. Что бы это ни было. Кому‑то думать надо. Со временем было совсем туго.
К трем часам я ни к чему не пришел. Возился с этой проблемой, как терьер возится со старым шлепанцем. Рассмотрел ее со всех мыслимых углов, выдвинул дюжину различных решений, одно невероятнее другого, изобличил дюжину убийц, одного немыслимей другого. Размышления завели в тупик. Я потихоньку сел, памятуя о негнущейся шее, достал из буфета бутылку виски, плеснул в стакан, разбавил водой, опрокинул, и решив, что нарушать так нарушать, налил еще. Эту дозу поставил на столик у койки и снова лег. Виски сделало свое дело – никогда я не устану повторять, что в качестве смазки для заржавевших мозгов нет ничего, равного виски. После пятиминутного лежания на спине и бессмысленного глазения в потолок до меня вдруг дошло. Дошло внезапно, зримо, как озарение, и я ни на секунду не усомнился, что прав. Приемник! Приемник, который перехватил радиограмму. Не было никакого приемника! Господи, да только слепец вроде меня мог не допереть до этого. Не было, конечно, никакого приемника. Было нечто совсем иное. Я рывком сел в кровати, чувствуя себя Архимедом, выскакивающим из ванны, и взвизгнул от боли, будто раскаленным клинком пронзившей мне шею. – Вы часто подвержены таким судорогам или это вообще ваше обычное времяпрепровождение в одиночестве? – полюбопытствовал заботливый голос со стороны двери. У входа, в белом шелковом платье с квадратным вырезом, стояла Сьюзен Бересфорд. Ироническое выражение ее лица не скрывало тревоги. Так глубоко я ушел в себя, что даже и не заметил, как отворилась дверь. – Мисс Бересфорд, – правой рукой я потер шею. – Что вы здесь делаете? Вы знаете, что пассажирам запрещено заходить в каюты офицеров. – Нельзя? А мне казалось, что мой отец неоднократно тут болтал с вами во время прошлых поездок. – В отличие от вас отец ваш не молод, не принадлежит к женскому полу и состоит в браке. – Фи, – она шагнула в каюту и захлопнула за собой дверь. Улыбка сразу же исчезла с ее лица. – Может, хоть вы со мной поговорите, мистер Картер? – С величайшим удовольствием, – галантно ответствовал я. – Только не здесь и... – Я на ходу передумал. Повисло тягостное молчание. – Видите ли, вы единственный человек, с кем я могу поговорить. – Да? – я находился в каюте наедине с красивой девушкой, которая жаждала говорить со мной, а я ее даже не слушал. Я проигрывал в уме один вариант. В частности, в нем участвовала и Сьюзен Бересфорд, но лишь эпизодически. – Да снизойдите же вы, наконец, – рассердилась она. – Слушаюсь, – покорно согласился я. – Снизошел. – До кого, интересно? – До вас, – я потянулся к стакану. – Ваше здоровье! – Мне казалось, вам запрещено спиртное на службе? – Правильно казалось. Что вам нужно? – Мне нужно знать, почему со мной никто не хочет говорить, – я попытался было встрять, но она остановила меня рукой. – Оставьте, пожалуйста, ваш юмор, мне так тревожно. |
