|
Я был дома. Прочитав служебные записки Пат Уэлш и прослушав новую запись из Музея естествознания, я пополнял мою настенную коллекцию изображений Вашингтона Вейсгаупта несколькими новыми образцами, когда за окном зависла тарелка. Не стоит и говорить, что это не вызвало у меня особого удивления. Невзирая на инструкции ЭФО, от поездки в Чикаго я сохранил чуток АУМа. И принял его. После встречи с Дили Ламой, не говоря уже о Мала клипсе Старшем, и наблюдения за тем, как этот безбашенный Челине действительно разговаривал с гориллами, я предположил, что АУМ открыл в моем мозгу что то поистине оригинальное и моё сознание стало восприимчивым. Хотя, если честно, появление НЛО меня немного разочаровало; ведь их и без меня видело огромное множество людей, а я был готов к восприятию того, чего до меня никто не видел и даже не представлял. Меня ждало ещё большее разочарование, когда на меня оказали «психическое воздействие» и «заглотнули» на борт, и вместо марсиан или разумных насекомых из Крабовидной туманности я увидел Хагбарда, Стеллу Марис и ещё несколько человек с «Лейфа Эриксона». — Слава Эриде, — сказал Хагбард. — Да здравствует Дискордия, — ответил я, дополняя, как положено, двойку тройкой, чтобы получилась пятёрка. — Что то случилось или вы просто хотите мне показать ваше последнее изобретение? Внутри тарелки, как ни банально это звучит, было жутковато. Пространство казалось неевклидовым и полупрозрачным; меня не покидало ощущение, что я могу провалиться сквозь пол и удариться о землю. Потом мы полетели, и стало ещё хуже. — Пусть тебя не смущает архитектура, — сказал Хагбард. — Это моя реализация синергической геометрии Баки Фуллера. Здесь все меньше, и намного твёрже, чем кажется. Отсюда не выпадешь, поверь мне. — Значит, именно эта хреновина стоит за всеми сообщениями о летающих тарелках, начиная с 1947 года? — с любопытством спросил я. — Не совсем так, — засмеялся Хагбард. — В сущности, это мистификация. Этот план разработало правительство Соединённых Штатов, причём это была одна из немногих его самостоятельных идей где то с середины первого срока президентства Рузвельта. Все остальные идеи правительству подбрасывали иллюминаты. Это как бы запасной туз в рукаве на случай непредвиденных обстоятельств в России и Китае. — Привет, малыш, — нежно сказал я Стелле, памятуя о Сан Франциско. — Может быть, ты мне растолкуешь, о чем говорит Челине, без риторики и парадоксов? — Государство существует благодаря страху перед внешней угрозой, — охотно начала Стелла. — Если людям нечего боятся, они могут понять, что им не нужна твёрдая государственная рука, которая все время залезает им в карманы. Поэтому, на случай, если России и Китаю придёт конец по каким то внутренним причинам, или они начнут между собой воевать и взорвут друг друга на хрен, или пострадают в результате каких нибудь неожиданных природных катаклизмов, то есть исчезнет внешняя угроза, в народе распространили миф о летающих тарелках. Если исчезнут земные враги, которыми можно пугать американский народ, миф о летающих тарелках сразу же изменится. Появятся «свидетельства» того, что тарелки прибыли с Марса и марсиане планируют вторжение на Землю и порабощение землян. Дошло? — Поэтому, — дополнил Хагбард, — я построил эту маленькую штуковину и теперь могу путешествовать там, где мне хочется, без помех. Каждого, кто увидит этот летательный аппарат, будь то оператор радиолокационной установки с двадцатилетним стажем работы или старушка из провинции, правительство объявит жертвой самовнушения, поскольку ему известно, что такие аппараты пока не создавались. Я могу летать над такими городами, как Нью Йорк, над засекреченными военными объектами и вообще везде, где захочу. Здорово, да? — Очень здорово, — сказал я. |
