Всегда темные и проницательные глаза сэра Томаса в этом полумраке казались ввалившимися.

— Вам лучше вспомнить, что бьемся мы не только за собственную жизнь и за жизнь наших больных товарищей, но и за честь и славу нашей любезной королевы. Поэтому я призываю вас драться не жалея сил, никого не щадя, за исключением Чапунки и всей его семьи.

— Извиняюсь, сэр Томас, — вмешался О'Даунс, — вам лучше напомнить этим ребятам, что любой ценой нужно захватить их Оука.

После окончательного осмотра огнестрельного оружия марш возобновился. Питер смахнул со своей кирасы слой налипшей на нее мокрой листвы и про себя обругал свой стальной конический шлем, такой адской тяжестью давящий на его желтоволосую голову. Из-за непрерывного промозглого мелкого дождичка, не прекращающегося почти всю ночь, он не мог пока ни достать из футляра лук Алекса Портера, ни развязать устьице колчана. Вместо этого он взял наперевес полупику с тяжелым, в форме листа наконечником, под которым имелась тонкая поперечина, предназначенная для того, чтобы не дать острию в пылу битвы проникнуть слишком глубоко. Многие прекрасные пикинеры, утверждал его отец, погибали из-за того, что вовремя не могли освободить наконечник пики, крепко застрявший в теле или доспехе врага.

На опушке соснового леса становилось все светлее, когда капитан О'Даунс повел легкой рысцой десяток своих людей на окружение грубого частокола, защищавшего столицу Чапунки. Они были уже на полпути к своей цели, когда сонная индианка, откашливаясь и отхаркиваясь, вышла наружу и поплелась к источнику, чтобы наполнить тыкву водой. Заметив чужих, она испуганно завопила и бросилась назад в Намонтак, визжа как свинья под ножом мясника.

Кавендиш выскочил из кустов, и ранний утренний свет заиграл на его ржавой кольчуге.

— Пора! Навалимся на идолопоклонников, бейте их беспощадно! — Его аркебузиры с шумом спустились с холма, волоча V-образные подставки для тяжелых ружей, и развернулись перед западными воротами в один рассыпанный фронт. В ворота толпой повалили воющие, почти голые индейские воины.

По приказу Кавендиша прогремели аркебузы, сея опустошение среди индейцев: на небольшом расстоянии каждый из тяжелых свинцовых шариков весом в десять унций убивал или ранил не менее трех человек. Как только оглушительные звуки выстрелов этого первого залпа создали вполне понятный переполох и смятение среди едва проснувшихся туземцев, лучники Питера Хоптона воткнули горсть стрел в землю у ног, чтоб было удобней брать, затем натянули луки и начали без зазрения совести расстреливать всех монокан, осмелившихся показаться на виду.

Затем, прямо по корчущимся телам раненых, сэр Томас повел своих аркебузиров через ворота в большое деревянное селение Чапунки. После второго смертоносного залпа по воющим индейцам те в полной панике безрассудно заметались по деревне.

Совершенно голые женщины и дети съежились от страха в своих жилищах и визжали как черти в преисподней. В косматых оборванных дьяволов Кавендиша индейцы выпустили не более горстки стрел, да кое-кто из них осмелился напасть с копьем; затем неровным залпом с дальнего конца Намонтака отряд Шона О'Даунса заявил о том, что пошел в атаку. Когда аркебузиры перезарядились, Кавендиш издал свой родовой военный клич и повел остальных в глубь деревни меж покрытых корою хижин. Его длинная шпага сверкала, как летняя молния.

Вернув в футляр лук Портера, Питер подтянул свой ремень, выдернул из земли полупику и убедился, что ножны с кинжалом расстегнуты. Что-то звякнуло по его нагруднику, и к ногам упала стрела с каменным наконечником и расщепленным древком.

Следуя бегом или крупным шагом за сэром Томасом и молодым эсквайром Болтоном, Питер почувствовал, как всколыхнулась в нем отвага, когда он направил свое копье на орущего воина, выделявшегося голубой черепахой, нарисованной на груди.