Все это неведомо было стоящему рядом с капитаном Фостером Генри Уайэтту, с интересом созерцающему разнообразные желто-серые зубчатые стены города, венчающие тянущиеся поперек гавани холмы. С них и со стен огромного замка, охранявшего вход в эту гавань, на сумятицу забивших ее судов грозно глядели подобные черному оку циклопа жерла множества мощных пушек.

Фостер прикрыл от солнца свой единственный глаз и промолвил:

— Думаю, Гарри, что раньше мы бы тут встретили пару судов с нашей родины.

— Действительно странно, — согласился Уайэтт. — Что-то не вижу я здесь ни одной мачты с крестом Святого Георгия.

Фостер задумчиво склонил свою круглую лысеющую голову в красной вязаной шапочке из камвольной пряжи.

— Пожалуй, не наберется и половины судов из тех, что мы встретили здесь в прошлый раз. И все же это может означать, что торговля у нас будет поживей и цены получше. Как считаете, мастер Гудмен?

Унылый круглолицый человек, ведавший в качестве суперкарго приемом и выдачей грузов на судне своих хозяев, достойных господ Мортона и Барлоу, торговцев из лондонского Сити, ощерившись, обнажил в улыбке свои редкие пожелтевшие зубы.

— Цены получше — это точно! Голодающие не склонны будут долго препираться из-за цен, стоит им только увидеть яства, что я везу у себя под ногами. Да, господин Фостер, осмелюсь предположить, что мы получим с этого груза необычайно высокий доход.

Хотя Генри Уайэтт посещал порт Бильбао уже второй раз грандиозная архитектура этого древнего города и экзотика его портовой части ничуть не потеряли для него своей первоначальной привлекательности.

Он рассеянно заметил, как сетевидные тени, созданные солнцем среди вантов «Первоцвета», лениво скользнули взад и вперед по его не слишком-то чистым шканцам, затем присмотрелся к полету больших бело-серых портовых чаек, кружащих и кричащих над флагом их судна — выцветшим красным крестом Святого Георгия на белом, сильно запачканном поле.

Гудмен отмахнулся толстой короткой рукой от налетающих птиц.

— А где вы бросите якорь? — спросил он.

Капитан барка окинул опытным глазом всю массу сгрудившихся в порту судов, не заметил ничего неблагоприятного и ответил:

— На нашей обычной стоянке, недалеко от Генуэзского дома.

Уайэтт тем временем заметил присутствие двух массивных португальских каракк — вооруженных купеческих кораблей. Их строили так, чтобы они напоминали собой плавучие замки; их позолоченные и кричаще раскрашенные корпуса величественно возвышались над дюжинами скромных круглоносых суденышек. Присутствие каракк говорило о том, что в порт недавно вошел конвой из Испанских Нидерландов, возможно, с грузом продовольствия для борьбы с опустошительным голодом, как известно, свирепствующим в провинциях Бискайе и Астурии, да и во всей Испании. За ними на якоре стояли два галиота и низкая быстроходная на вид шебека, видимо захваченная у какого-то турецкого корсара в Средиземном море.

Из маленьких местных каботажных и рыболовецких судов многие пришли сюда из полусотни крошечных портов, разбросанных вдоль побережья Бискайского залива.

Однако самого серьезного внимания Уайэтта удостоился выкрашенный в желто-серебристый цвет королевский галеас, прочно прикованный якорями у входа в гавань. С его бизани над треугольным латинским парусом безжизненно свисал знакомый красно-желтый флаг Кастилии и Арагона. Затихающий бриз даже с такого расстояния доносил неописуемо тошнотворный запах тех жалких галерных рабов, которые до самой смерти обречены были оставаться прикованными к скамьям для гребцов.

Уайэтта передернуло. Во время первого своего плавания в Испанию он поднялся однажды на борт подобного судна и ему стало муторно и страшно от зверской бесчеловечности увиденной им картины — множества иссеченных хлыстом грязных и почти голых людей, которые умирали от голода.